14.04.2020

Перелет от Москвы занял около двух часов, и в середине дня самолет приземлился на военном аэродроме «Насосная» возле Сумгаита. У трапа самолета уже стоял строй примерно из 30 генералов и полковников — командиров соединений и частей Советской армии, которым предстояло осуществить ввод войск в Баку. Возглавлявший строй главком сухопутных войск генерал армии В. И. Варенников доложил о готовности командного состава к инструктажу.

Заседание комитета Верховного Совета СССР и комиссий его палат. В. В. Бакатин, рекомендованный на пост министра внутренних дел СССР, беседует с депутатами в перерыве между заседаниями. Кремль

Д. Т. Язов обошел строй и коротко поставил задачу: войти в город с указанных направлений и встать там, где предписано оперативным планом. Баррикады разбирать некогда — поэтому преодолевать их, тараня техникой. Организованное огневое сопротивление подавлять. На одиночную стрельбу не отвечать, не отвлекаться. Стараться не причинять вреда гражданскому населению, городским и инженерным постройкам и сооружениям.

Здесь, в строю командного состава, я впервые увидел генерала Александра Ивановича Лебедя, тогда командира Тульской воздушно-десантной дивизии, а впоследствии, в 1995-1996 годах, моего непосредственного руководителя — секретаря Совета безопасности Российской Федерации.

Как я узнал спустя некоторое время, на подступах к Баку в течение трех предшествовавших 19 января дней уже была создана крупная войсковая оперативная группировка войск численностью свыше 50 тысяч человек, из них 40 тысяч военнослужащих армии и флота (правда, около 25% из них, в основном «десант на броне», были — 2-З-дневной «свежести» призывники из запаса) и 10 тысяч военнослужащих внутренних войск МВД. Бакинская бухта и подходы к ней были блокированы кораблями и катерами Каспийской военной флотилии и морских частей пограничной охраны.

Из «Насосной» в Баку мы вылетели двумя вертолетами Ми-8. При подлете к городской черте были ясно видны завалы и баррикады из бетонных блоков, тяжелого автотранспорта, кузовов автобусов, троллейбусов, а также строительных конструкций на всех въездных дорогах. Рядом с ними находились большие группы вооруженных людей, начинающих беспорядочную стрельбу по пролетавшим воздушным целям.

Вертолеты приземлились в городской черте, в парке им. Кирова, неподалеку от возвышающейся над Баку телевизионной вышки, где на огороженной забором и охраняемой войсковыми нарядами территории в двухэтажном особняке находилась резиденция штаба командования южного направления войск Советской армии.

Сразу же по прилету без перерыва началось расширенное заседание Военного совета, которое вел Д. Т. Язов. Рядом с ним во главе большого стола находились член Президентского совета СССР Е. М. Примаков, который прилетел в Баку три дня назад, заместитель министра обороны — главком сухопутных войск В. И. Варенников и главком Южного направления войск генерал армии Н. И. Попов. За столом был и главком внутренних войск Ю. В. Шаталин, который накануне прибыл в Баку, сменив на руководстве войсковой группировкой своего первого заместителя — начальника Штаба В. С. Дубиняка. Я был представлен В. Бакатиным участникам совещания качестве начальника его личного полевого штаба.

Первая часть заседания проводилась с участием приглашенных лиц — министра внутренних дел Азербайджанской ССР Айдына Мамедова и председателя КГБ Азербайджана Вагифа Гусейнова. Азербайджанские «силовики» доложили, что к настоящему времени произошла полная утрата контроля за происходящим как в столице республики, так и на большей части ее территории. Сил для нормализации ситуации у МВД и КГБ ни с опорой на свои штатные возможности, ни на народные дружины не было. По их докладу, Первый секретарь ЦК Компартии Азербайджана А. Муталибов полностью блокирован мятежниками в здании ЦК, находится под охраной роты морской пехоты и ни он, ни его аппарат никаким образом на обстановку влиять не могут.

Евгений Максимович Примаков доложил, что он 17 января лично пытался с трибуны митинга на площади Ленина поговорить с толпой и донести до сознания митингующих весь ужас того, во что их вовлекают заговорщики, но уже глубоко «зомбированные» А. Панаховым и его подручными люди обращению к ним не внимали. Попытки привлечь к «общественной дипломатии» Верховного муфтия Азербайджана Аллахшукюр Пашазаде также не встретили понимания, хотя Евгений Максимович и приводил ему пример выхода к народу грузинского патриарха Илии Второго, обращавшегося в критический момент с миротворческой проповедью к митингу в Тбилиси на проспекте Руставели в апреле 1989 года.

Около 17 часов за окнами раздался звук довольно сильного взрыва. Задребезжали стекла, само здание довольно заметно тряхнуло.

Д. Т. Язов кивнул своему адъютанту, и тот тихо выскользнул из зала, а вернувшись через 2-3 минуты, что-то шепнул на ухо министру. «На телецентре произошла какая-то авария, — сказал Дмитрий Тимофеевич, — не работают ни телевидение, ни радио. Мне доложили, что не работает и городская телефонная связь. Давайте прервемся и отпустим руководителей МВД и КГБ по своим рабочим местам. У них будет много работы».

Воспользовавшись перерывом, я догнал Айдына Мамедова и, провожая его до выхода, дал ему необходимые поручения:

— собрать у себя руководящий состав министерства и Бакинского гарнизона для проведения мною инструктажа, для чего я прибуду примерно через час-полтора;

— срочно откомандировать к В. Бакатину одного из самых надежных специалистов по специальной связи с одной стационарной и четырьмя носимыми радиостанциями, работающих на милицейских частотах;

— направить ответственного работника Штаба министерства на Центральный узел связи бакинской станции скорой помощи для отслеживания количества и характеров вызовов, а также докладов о пострадавших, в том числе убитых и раненых;

— выделить мне надежный, но малозаметный автотранспорт, желательно из оперативно-поисковой службы, с опытным водителем, а также одного из наиболее толковых штабных работников — мы будем всю ночь работать по городу;

— привести в полную готовность все военизированные, ведомственные и добровольные пожарные службы Баку — команда о пропуске нарядов в любую точку города и оказания им помощи со стороны военных будет дана;

— милицейским гарнизонам сидеть в расположении отделов и отделений, на улицы не высовываться. Иметь в каждом подразделении по несколько экипированных и вооруженных групп быстрого реагирования, которые могут быть задействованы только по особой команде лично министра внутренних дел Азербайджана.

Вернувшись после отданных распоряжений, я тут же был приглашен на вторую часть заседания военного совета, которая была довольно краткой. В. И. Варенников и М. П. Колесников доложили об обстановке на данный момент на подступах к городу и в самом Баку, о проработанных вариантах маневра силами и средствами при продвижении войск, об обеспеченности войсковой группировки боезапасом, горючим, тыловым имуществом, питанием, медицинским обслуживанием и т. п.

Теснота в здании «ставки», в котором разместились несколько десятков генералов и старших офицеров, была невероятная. Весь «штаб» В. Бакатина, включавший меня и его адъютанта, начальника приемной, был размещен в одной комнате площадью чуть больше 40 кв. м. Здесь же находился главком внутренних войск Ю. Шаталин со своим начальником штаба, порученцем, шифровальщиком и связистом. Вслед за нами в этом же помещении появился и присланный из МВД Азербайджана связист с оборудованием.

Я вкратце доложил В. Бакатину об отданных мною министру А. Мамедову поручениях и попросил разрешения отбыть «в ночь». Вадим Викторович план моих действий одобрил, но спросил: «А как же я буду держать связь с Москвой и здесь, в Баку?»

Я ответил, что связь с выходом на ЦК КПСС и правительство можно осуществлять по аппаратам ВЧ-связи, которые имеются в кабинетах Н. Попова и М. Колесникова. Кроме того, у нас есть средства шифрованной связи, которые может предоставить Ю. Шаталин.

Связь с МВД СССР можно поддерживать через аппарат «ЗАС» (защищенной армейской связи), который здесь же стоит на столе у Ю. Шаталина, а в Москве — в дежурной части министерства, а также в кабинете первого заместителя министра Ивана Федоровича Шилова.

Связь с МВД Азербайджана и между нами с помощью прибывшего только что специалиста будет осуществляться через милицейские радиостанции по специально выделенным закрытым каналам. Кроме того, с А. Мамедовым можно вести переговоры по системе так называемой здесь, в Баку, «правительственной связи», аппарат которой стоит в приемной М. Колесникова и на удивление (я уже успел проверить!) работает. Но вот исходя именно из этого-то «удивления», я бы конфиденциальности этой связи не доверял...

Вадим Викторович дал «добро», и я рысью полетел к КПП, у которого стояла, ожидая меня, автомашина (на которой прибыл связист), а в ней — заместитель начальника Штаба МВД Азербайджана, ставший «моей надежной опорой и тенью» в течение всех дней этой командировки в Баку. Прибыв в МВД республики, я первым делом пообщался с Виктором Федоровичем Баранниковым, который уже два года «держал» там оборону» в качестве первого заместителя министра. По распределению обязанностей В. Баранников был куратором и Штаба, и Управления оперативно-поисковой службы — тех подразделений, сотрудники которых мне были чрезвычайно нужны в эту ночь.

Мы договорились о выделении от МВД Азербайджана «офицеров связи», которым предстояло находиться в точках сосредоточения информации о происходящем в городе и его пригородах, особенно о возможных жертвах, разрушениях, пожарах и т.п., что к утру должно было лечь в основу оперативной сводки. Этим документом я должен был вооружить не только ставку Д. Т. Язова и министра внутренних дел СССР В. В. Бакатина здесь, в Баку, но и свою дежурную службу в Москве, а через нее — руководство страны, а также ведущие союзные информационные агентства и центральные органы печати, благодаря которым и страна, и мир узнают объективную информацию о событиях ночи с 19 на 20 января в столице Азербайджана.

«Офицерам связи» была поставлена задача до утра находиться в основных стационарных медицинских учреждениях Баку, имеющих травматологические отделения и морги, а также на подстанциях скорой помощи. На себя я взял функцию взаимодействия с военной комендатурой гарнизона (с 00 часов 20 января 1990 года вводился комендантский час), с Центральным гарнизонным военным госпиталем и с местами сосредоточения еще не до конца эвакуированных из города жертв и беженцев от погромов (наибольшее их число было сконцентрировано на Морском вокзале).

Министр внутренних дел СССР В. В. Бакатин проводит совещание в своем кабинете

С наступлением полуночи на окраинах города началась довольно интенсивная перестрелка из автоматического оружия, перемежаемая гулкими ударами до десятка выстрелов из танковых орудий — это разрушались баррикады, препятствовавшие движению войсковых колонн, на входе в городскую черту. Наибольшее сопротивление боевики оказывали при прорыве баррикад на Аэропортовском шоссе и Тбилисском проспекте, а также в районе Баилова. В последующем стрельба из стрелкового оружия переместилась ближе к центральной части города — это начался процесс разблокирования забаррикадированных боевиками Народного фронта воинских частей.

Эфир нашей автономной радиосети на милицейских УКВ-радиостанциях наполнился докладами моих «офицеров связи» о перестрелках, первых раненых и нескольких убитых... В эту ночь в Баку продолжали работать несколько экипажей машин скорой помощи, и медики в тяжелейших и опаснейших условиях обстановки продолжали выполнять свой благородный долг.

Но была и оборотная сторона медали, подлая, как и все то, что маскируется под благородство. В течение ночного времени было зафиксировано не менее четырех случаев, когда на перекресток городских улиц вылетали автомашины «Волга» ГАЗ-22 (полуфургон, или, как теперь принято называть, «хетчбек»), типичные легковушки скорой помощи, которые поднимали специальную заднюю дверь — для установки в кузов носилок, и через этот проем поливали пулеметными очередями проходившую воинскую колонну. Одна из таких машин ответным огнем была расстреляна, остальные «скорые помощи» скрылись, невзирая на полученные повреждения.

Гаденьким было и то, что в угаре национализма во время армянских погромов народнофронтовцами было приказано медикам закрыть нанесенные на борта медицинского транспорта красные кресты наклейками с изображением красного полумесяца. Тогда высказывались и угрозы разобраться с теми, кто под эмблемой полумесяца решится оказывать медпомощь людям «не той конфессии». Так что в ночь с 19 на 20 января часть машин скорой помощи с непонятными для военных изображениями на бортах вполне могли становиться потенциальными жертвами огневого воздействия.

Скоротечный бой десантников с боевиками развернулся непосредственно у гостиницы «Баку», рядом с центральной набережной. Нам еле удалось увернуться от этой перестрелки. Как потом оказалось, это в панике вырывались, боясь оказаться заблокированными в своем штабном офисе, лидеры «Народного фронта», которые на двух мотоботах тут же переправились по ночной заледеневшей воде на стоявший на бакинском рейде танкер «Капитан Оруджев», где теперь был временно размещен их штаб.

Наибольшей интенсивности были перестрелки практически в центре города, в районе военного городка — так называемых Сальянских казарм. О последующем моем тщательном расследовании одного из эпизодов боестолкновения там я расскажу несколько позже.

Моему экипажу в течение ночи приходилось не раз уходить из-под обстрелов «неведомо» с чьей стороны, дважды быть задержанным армейскими блокпостами и быть отпущенными, только благодаря знанию ночного пароля и моим личным документам. (Все находившие в нашей автомашине были в штатском!) Во многом мы остались целыми, несмотря на несколько пулевых пробоин в бортах внешне потрепанного, но с мощнейшим двигателем оперативного «жигуленка», благодаря мастерству водителя сержанта милиции Азима — сотрудника Оперативно-поискового управления МВД Азербайджана, знающего Баку «как свои пять пальцев».

К 7 часам утра картина прояснилась. Войска выполнили задачу по входу в Баку и занятию предписанных им позиций. Боевики с улиц города исчезли. Две трети завалов у воинских гарнизонов и учреждений были разобраны, у остальных начались работы по деблокированию. В Баку не работали проводная радиосеть, телевидение, городской телефон. О состоявшемся введении чрезвычайного положения населению объявлялось через громкоговорители из армейских автофургонов спецпропаганды, разъезжавших по городу. Над городом кружили вертолеты, разбрасывавшие листовки с текстом такого же содержания.

Печальным был итог ночных боев. По данным гражданских и военных медицинских учреждений погибли (в основном от огнестрельных ранений) 38 человек, из них 11 военнослужащих и 27 гражданских лиц.

В число военнослужащих попали три члена экипажа машины Оперативно-поискового управления МВД Азербайджана, как и мы, работавших на улицах города в ночное время.

Из погибших гражданских четверо случайно попали под перестрелку, одна женщина была прицельно убита боевиками при эвакуации из военного городка семей персонала. В числе остальных были «защитники» баррикад и «стрелки» из машины фиктивной скорой помощи.

Министерство здравоохранения Азербайджана и горздравотдел Баку в течение суток вообще не имели никаких обобщенных данных о травматологической обстановке. Количество раненых явно переваливало за две сотни человек, но точный учет по своему «персоналу» был только у военных медиков.

Спустя два года республиканская комиссия опубликует данные об убитых и раненых за январь месяц 1990 года по всему Азербайджану, включая и Баку, и другие города, и сельскую местность, и зоны прорыва почти 1000-километровой границы, определив число убитых в 131 и раненых в 744 человека. Как бы то ни было, речь идет о человеческих жизнях, об искалеченных людях, о боли, причиненной тысячам их родственников и всем жителям Азербайджана в развязанной рвавшимися к власти националистами гражданской войне в одной из самых некогда интернациональных по духу и процветающих советских республик.

В 7 часов 30 минут оперативная сводка о событиях ночи с 19 на 20 января 1990 года в Баку и в Азербайджане в целом была передана мною в дежурную часть МВД СССР, а в 8.00 была доложена на военном совете у Д. Т. Язова.

В. Бакатин попросил меня разобраться с ситуацией, по поводу которой ни у кого из находящихся в Баку ни московских, ни местных начальников не было никакой ясности.

Речь шла о доложенной на военном совете (в результате прослушивания «радиослухачами») информации, распространяемой по всему миру зарубежными агентствами, о событиях ночи в Баку, зверствах Советской армии и непрекращающихся боях, особенно в районе Сальянских казарм, где военные якобы намеренно обстреляли республиканскую детскую неврологическую больницу с находящимися в ней детьми и их матерями, подожгли здание, в котором бушует пожар, а тушить его запрещают под угрозой расстрела пожарных.

Я тут же связался по радиостанции с дежурной частью МВД Азербайджана и в ответ на вопрос о происходящем услышал, что никакой информацией о подобного рода происшествии ни МВД республики, ни городское Управление внутренних дел Баку не располагают. Пришлось вызвать уже проверенную мною «ночную команду» с хорошим фотоаппаратом, «планшетом следователя» и выезжать на место «жуткой трагедии».

По пути заехали в районный отдел милиции на территории которого расположены и Сальянские казармы, и больница. Визит оставил удручающее впечатление. В кабинете начальника отдела сидело человек 20 офицеров с глубокой скорбью на лицах. На вопрос о том, чем они заняты, последовал ответ: нам же приказано не выходить за пределы периметра отдела. На вопрос о том, смотрят ли они на часы (а было уже около 11.30) и что уже четыре с лишним часа, как закончился комендантский час, — глухое молчание. На вопрос о том, что происходит у Сальянских казарм, началась истерика у начальника отдела, который стал кричать, что там убивают людей, горы трупов, пожар, а он ничем никому помочь не может…

На мои вопросы: «Откуда вы получаете информацию о происшествии? Что там конкретно происходит? Какими силами и что вы предпринимали на месте события? Кто там находится из вашего личного состава?» — полная тишина.

Предложив истеричному полковнику милиции до исхода дня написать рапорт о добровольной отставке по состоянию здоровья, ибо завтра он будет уволен уже за проявленную трусость, без пенсии и выходного пособия, я, хлопнув дверью, покинул райотдел милиции и направился к месту происшествия. Этим «местом» был большой пустырь шириной 70-80 метров между двумя высокими железобетонными заборами, ограждающими с одной стороны территорию военного городка «Сальянские казармы» (точнее — расположенного в этой части городка комплекса учебных зданий и казарм Бакинского высшего общевойскового училища), а с другой стороны — территории республиканской детской психоневрологической больницы с основным пятиэтажным корпусом. Никакой перестрелки здесь при нас не происходило, не было ни трупов, ни раненых, а также следов борьбы, крови, бинтов, потерянной амуниции, стреляных гильз.

На заборе и на стенах здания больницы имелись следы от попадания и рикошетов пуль, часть окон была разбита, на стеклах других имелись трещины. Дыма или следов пожара не было видно.

Первой подверглась обследованию больница. Из рассказов четырех испуганных женщин младшего медицинского персонала и единственных «живых существ» в основном здании стало ясно, что больница как медицинское учреждение не функционирует уже с начала митинговой обстановки в Баку, т.е. с первых чисел января. Больные дети с родителями были отправлены по домам, а врачи появлялись в этот период на работе только в дежурном режиме.

Регулярно появлялся в это время в больнице только практиковавший в ней молодой (30-35 лет) доцент Бакинского мединститута, якобы по фамилии Алиев, с группой ребят-студентов из 8-9 человек, которые с третьего (технического) этажа больницы каждый световой день вели наблюдение за территорией «Сальянских казарм».

Необходимо отметить, что особенностью больничного корпуса было то, что этаж с системами распределения водо- и газоснабжения, а также с тепловой установкой, бывший когда-то верхним, потом был надстроен еще двумя этажами и оказался как бы в середине «слоеного пирога». Потолки на этом этаже были низкими, но главным, с точки зрения военной тактики, было то, что «глядящие» на «Сальянские казармы» окна были невысокими, но широкими, подобно стрелковым бойницам.

Вечером 19 января Алиев со своей группой «студентов» прибыл в больницу, и они заняли свои места наблюдения. У всех прибывших были, как выразились санитарки, «ружья» и еще одно «длинное ружье с ножками» (надо полгать, ручной пулемет Калашникова). Ночью в городе началась стрельба, стреляли иногда и с верхних этажей больницы. А утром с рассветом стрельба из здания больницы и по самому зданию со стороны «Сальянских казарм» была очень сильной. Примерно после получасовой перестрелки группа Алиева гурьбой выбежала из больницы. А еще минут через пятнадцать в больницу ворвались человек двадцать военных, обыскали все здание, но никого из «стрелков» в нем не нашли.

На пятом этаже больничного корпуса ими было обнаружено задымление: пробившая стекло окна пуля (возможно, зажигательная или трассирующая), отрикошетив от стены, упала на байковое детское одеяльце в боксе, отчего оно начало тлеть и дымить. Военные залили одеяльце водой из-под крана, осмотрелись и ушли.

Осмотр здания, проведенный мною по всем правилам криминалистики, в том числе и с визированием пробоин в двойных стеклах окон (позволяющим установить местоположение стрелка) полностью подтвердил сказанное медперсоналом. Среди сотен гильз на техническом этаже, превращенном «алиевцами» в огневую точку, были гильзы и автоматные и пулеметные, а также несколько окровавленных бинтов, обертки от упаковок сухих армейских пайков, пустые бутылки из-под питьевой воды. Все это было мною подробно описано и сфотографировано.

Следующей точкой визита было военное училище. Заместитель начальника училища и начальник особого отдела подтвердили уже имеющуюся информацию о ночных обстрелах и ожесточенной. утренней перестрелке. Трагизм события утра 20 января был связан с тем, что на плацу училища, который хорошо просматривался со стороны больницы, при посадке членов семей военнослужащих в автобусы для эвакуации в загородный Учебный центр женщины и дети были подвергнуты интенсивному обстрелу из автоматического оружия. Одна женщина была убита, были ранены еще одна женщина и трое военнослужащих.

Комендантский взвод училища, рассредоточившись по огневым точкам, открыл ответный огонь по стрелявшим. Из взвода дежурной курсантской роты были быстро сформированы две группы: одна — блокирования территории больницы другая — штурмовая, для проникновения внутрь.

Прибыв на место примерно через 30 минут, штурмовая группа обыскала здание, но стрелявшие уже успели скрыться. Именно эти курсанты и потушили тлевшее в боксе на пятом этаже детское одеяло. Группа блокирования, обегая периметр территории больницы, видела отъезжавший со стороны задних ворот ободранный серый «УАЗик», но транспортных средств для его преследования у нее не было.

Все указанные офицерами объекты училища, так же как и в больнице, были мною подвергнуты тщательному осмотру, отображению на схематическом плане и фотографированию.

Еще с места происшествия я доложил обо всем установленном по радиосвязи В. Бакатину, который дал распоряжение подготовить на вечер пресс-конференцию для отечественных и иностранных журналистов, которые где-то все время прятались, но которых, по данным Министерства печати, было немалое количество в эти дни аккредитовано в Баку. Провести эту встречу было поручено мне.

К 17.00, времени, на которое была назначена пресс-конференция в конференц-зале гостиницы «Баку», с помощью Научно-технического отдела МВД Азербайджана были готовы и вычерченные схемы, и слайды с моих фотоснимков, сделано необходимое оповещение для заинтересованных. Однако на встречу пришли всего 6-7 советских журналистов и столько же иностранцев. Остальными участниками были пресс-секретари силовых и некоторых других ведомств, армейские политработники, офицеры военной комендатуры. После выслушанной газетной братией документально подтвержденной информации о реальной ситуации в районе «Сальянских казарм» ни вопросов, ни дискуссии по существу не было. Но главное в том, что ни в советской прессе, ни в зарубежной после этого не было ни одного опровержения той клевете (как теперь говорят «фейку»), которая была запущена по миру в виде грязного шлейфа событий ночи с 19 на 20 января в Баку. С западными СМИ, как говорится, все было ясно, но стало ясным также и то, что теперь и ведущие отечественные СМИ уже нельзя было, как ранее, считать полностью объективными и тем более «проправительственными». Червоточинка гниющей перестройки и гласности глубоко и уже необратимо проникла в поры «гражданского сознания» и политической ориентации основной массы отечественной журналистской среды.

На мой доклад о проведенном мероприятии и выводах в отношении представителей СМИ Вадим Викторович сказал: «А чего нам следовало ожидать от представителей одной из древнейших продажных профессий? Даже если у них есть собственные другие убеждения, по своей корпоративной природе одни раньше, другие позже придут к тому, что будут служить не истине, а только силе или деньгам. Дожимать их до уровня правды мы можем пока только тщательно отработанными фактами».

Уже вторые сутки В. Бакатин вместе с Е. Примаковым и Д. Язовым безвыездно находились в резиденции ставки Командования войсками Южного направления. За это время внезапно тяжело заболел воспалением легких главком внутренних войск Ю. В. Шаталин, которого пришлось срочно эвакуировать в Москву. На командование группировкой внутренних войск на территории Азербайджана (включая и Баку, и Карабах) из Степанакерта был вызван находившийся там в качестве военного коменданта начальник Управления боевой подготовки из ГУВВ МВД СССР.

В течение суток до его прибытия по поручению министра мне пришлось выполнять функции координатора деятельности Бакинской группировки внутренних войск. В числе ее задач была организация взаимодействия с тульской дивизией ВДВ под командованием А. И. Лебедя и группой отряда «Альфа» КГБ СССР по задержанию лидеров Народного фронта Азербайджана, которые оказались сконцентрированными в результате неудачной попытки побега под натиском войск, входивших в Баку, в одном месте — на танкере «Капитан Оруджев», стоявшем на якоре посреди Бакинской бухты.

Используя радиостанцию танкера, народнофронтовцы открытым эфиром передавали в адрес западных и мусульманских стран призывы о помощи, ложную информацию о «зверствах» военнослужащих, устанавливающих конституционный порядок, призывали население Азербайджана к массовым акциям неповиновения и сопротивлению «оккупантам».

Поскольку радиопереговоры с мятежниками и обращения к ним через громкоговорящие установки результатов не дали, на нашем коротком совещании представителей взаимодействующих силовых структур было единогласно принято абсолютно нестандартное решение: штурмовать танкер «на абордаж» десантом на мотоботах под прикрытием пушечно-пулеметной поддержки с береговой полосы.

Для этого на набережную вдоль кромки парапета были выдвинуты до 20 бронемашин (БМП, БРДМ) с развернутыми стволами орудий и пулеметов в сторону моря, а десантники и «альфовцы» были погружены на пять прогулочных катеров и мотоботов по 15-20 человек на каждое плавсредство. После демонстрации в течение 3 минут огневой завесы из всех стволов бронемашин намного поверх танкера десант взял старт на «Оруджева».

Внутренним войскам была поставлена задача — обеспечивать тыловое прикрытие задействованной в десанте войсковой группировки, создания фильтрационной зоны для проверки задержанных и защищенного коридора для их конвоирования в «автозаки», а также сопровождения автоконвоя до мест временного содержания задержанных. Через громкоговорящие средства на танкер была передана команда: экипажу и пассажирам выйти на верхнюю палубу и встать вдоль бортов с понятыми руками, механизмы не портить, документы за борт не выбрасывать и не сжигать. Ко всем, кто не подчинится этой команде, может быть применено оружие на поражение.

Сопротивления при таком мощном психологическом воздействии никто не посмел оказать. В результате основной костяк Народного фронта был без сопротивления с их стороны задержан. Однако среди них не оказалось таких главарей, как Абульфаз Эльчибей и Неймат Панахов, которые еще вечером 19 января, оценив обстановку с затеянным мятежом как провальную, бежали из Баку, трусливо бросив своих товарищей по Совету национальной обороны, функционеров НФА, командиров боевых групп, рядовых боевиков на баррикадах и прочих пособников.

22 января рано утром я прибыл в Министерство внутренних дел Азербайджана для окончательного редактирования суточной оперативной сводки о происшествиях и преступлениях по республике (эту функцию я выполнял каждое утро).

Первым по моему прибытию обстановку на объекте в эти дни обычно докладывал командир роты внутренних войск, охранявшей комплекс зданий МВД. На этот раз он был встревожен и доложил, что в министерстве по чьему-то приказу производится выдача оружия личному составу. Я сам увидел в вестибюле несколько проходивших мимо офицеров милиции с автоматами в руках.

Мигом поднимаюсь на второй этаж к дежурной части и вижу очередь сотрудников в оружейную комнату... Выскочивший мне навстречу майор, оперативный дежурный, дрожал от страха, не смог ответить ни на один мой вопрос о происходящем и был на грани обморока.

Командую находящемуся рядом командиру роты охраны: «Четырех автоматчиков в ружейную комнату! Выдачу оружия — пресечь! „Оружейку“ закрыть, взять под охрану, ключи, капитан, — держать при себе! К объекту без моей команды никого не подпускать!»

«Срочно начальника Штаба ко мне!» Через минуту тот явился, вызванный с совещания у министра. Командую ему: «Дежурного отстранить и взять под арест! Назначить дежурного по министерству из числа руководящих работников Штаба! Вызвать начальника Инспекции по личному составу и приступить вместе с ним к служебному расследованию факта бесконтрольной выдачи оружия! Организовать изъятие выданного оружия, особо обратив внимание на тех сотрудников, которые его успели получить!»

В это время мне кто-то доложил, что группа вооруженных пистолетами и автоматами сотрудников, около 40-50 человек, собирается митинговать во внутреннем дворе министерства. Этот внутренний дворик мне был хорошо знаком по прежним командировкам в Баку. Здесь в летнее время под платанами и вокруг находившегося в центре фонтана обычно безмятежно «чаевничал» в полдник и во второй половине дня личный состав министерства, попивая крепкий, вкуснейший черный чай из традиционных национальных стаканчиков «армуду».

Кубарем несусь во внутренний двор. Еще с крыльца, возвышающегося на 4-5 ступеней, вижу большую группу вооруженных и «рассерженных» офицеров милиции. Верховодил ими подполковник, заместитель начальника следственного управления. Подхожу к ним и строго спрашиваю о причине сбора. Примерно каждый второй из оппонентов меня знал по предыдущим приездам, и это придавало мне в общении достаточную уверенность. Но тут их ярость заглушила нормы приличия и уставного поведения...

Посыпались претензии, связанные с ночным вводом войск, их «зверствами» по отношению к мирному населению, недоверием Центра азербайджанской милиции и ко всему народу Азербайджана и, главное, к тому, что министр внутренних дел СССР В. Бакатин уже несколько дней находится в Баку, но трусливо прячется от личного состава, боится показаться, что свидетельствует о неконституционности всего того затеянного политического спектакля, в котором он участвует.

«Я вас выслушал, доложу министру, и он с вами обязательно встретится, объяснит, почему эту встречу не смог осуществить раньше, — сказал я, — кроме того, я лично и подробно расскажу вам о том, как вас и всех азербайджанцев „разводили“ народнофронтовцы и как они трусливо бежали, когда их провокация с переворотом не удалась. Но скажите мне, образованные люди, офицеры с большими звездами на погонах, зачем вам сейчас оружие, которое вы держите в своих руках? Против кого вы хотите его обратить?»

Горячий диалог вдруг прервался потому, что на крыльце, ведущем во двор, показался сам Вадим Викторович Бакатин в сопровождении адъютанта — начальника его приемной.

Министр быстро спустился во дворик и, подойдя к возбужденной группе офицеров, сказал: «Я Бакатин. Что вы тут делаете и почему не на своих рабочих местах?»

Перевод проблемной ситуации из поднятой бузотерами на уровень политической в рядовое нарушение распорядка дня сыграл для них роль «красной тряпки», и толпа с ревом бросилась на В. Бакатина, а в первую очередь на нас с его адъютантом, которые собой защищали министра от ударов кулаками и ногами, которые сыпались со всех сторон. Побоище продолжалось 2-3 минуты, которые, как показалось, тянулись ну очень долго... И вдруг все замолкли, а нападавшие отступили на несколько шагов назад. Я глянул краем глаза из-под сбившейся на бок своей зимней шапки и увидел на крыльце стоявшего со слегка поднятой рукой сухонького, невысокого милицейского полковника Мусеиба Ильясова — заместителя министра внутренних дел Азербайджана по кадрам, полгода тому назад выдвинутого по моей рекомендации на этот пост с должности начальника Штаба министерства.

Только такой закаленный в боях «служака», как я, мог в подобной ситуации подумать о том, что буквально искрой промелькнуло в голове: «А ведь не ошибся же я по поводу Ильясова, когда доказывал руководителям в Москве, что это он самый уважаемый человек в МВД Азербайджана и что это он его ‚,народный“, признаваемый всеми руководитель!»

М. Ильясов, обращаясь к В. Бакатину, сказал: «Товарищ министр, актовый зал готов к проведению вашей встречи с личным составом министерства. Можем начать через 15 минут».

В. Бакатин, стряхнув с себя снег, как ни в чем не бывало легким шагом пошел в здание МВД, все потянулись за ним.

В забитом сотрудниками актовом зале «крикуны» и «бузотеры» заняли первые ряды. Вадим Викторович пытался было начать свое выступление, но тот же «дворовый» подполковник начал с места выкрики по тому же сценарию, что и двадцать минут назад. И вот тут-то сказался предыдущий опыт В. Бакатина — руководителя многочисленных разношерстных коллективов на стройплощадках, где он проработал половину своей профессиональной жизни, и его навыки ведения партийных форумов.

Обращаясь к крикуну, который еще полчаса тому назад собирался его растерзать, Вадим Викторович сказал: «А давайте попросим товарища полковника высказать нам все, что он думает по поводу событий января этого года».

Опешивший милиционер, запинаясь‚ попытался поправить В. Бакатина: «Я подполковник, товарищ министр...» На что Вадим Викторович ответил: «Я разбираюсь в звездочках, и ваше звание я назвал правильно».

Поднявшийся на трибуну новоиспеченный «полкаш» пробормотал какую-то ерунду, перемежаемую словами глубокой благодарности министру и заверениями: «...несмотря на... выполню свой долг... и т.п.»

Так же В. Бакатин «расправился» еще с одним активным «бузотером и горлопаном» — майором милиции, который публично был назван подполковником, и уже на трибуне тихим, заискивающим голосом заверял в чем-то присутствующих... и благодарил руководство МВД СССР за оказанное ему доверие...

В этот день Вадим Викторович значительно вырос в моих глазах как государственный деятель, не только умеющий лично держать удар, но и способный мгновенно, используя слабости противника, повернуть ход событий в свою пользу и в итоге выиграть схватку. Такое дается отнюдь не кабинетными тренингами, а закладывается природой, формируется жизненной закалкой и доводится до совершенства непосредственно на полях сражений.

Через сутки министром было сформулировано последнее в этой командировке и, пожалуй, самое сложное задание. Мне предлагалось от души проявить все хитроумные навыки разведывательной работы, выработанные еще в Афганистане.

Речь шла о расследовании до окончательной ясности события трехмесячной давности, когда в Ханларском районе Азербайджана при осуществлении командирской проверки блокпостов внутренних войск боевиками была расстреляна автомашина, в которой находились три офицера внутренних войск и сержант-водитель. Тела убитых (если они были убиты?) не были обнаружены, не были установлены и виновные в этом трагическом происшествии.

Для участия в этом служебном расследовании из Москвы прибыл представитель из Управления кадров министерства полковник Виктор Белов, хорошо мне знакомый и по прежним годам совместной аппаратной работы и по совместной афганской командировке.

Из предварительной оценки ситуации было ясно, что никакого расследования на территории, находящейся под контролем мятежников, осуществить обычным процессуальным способом невозможно. Вот поэтому появилась необходимость осуществления тщательно спланированной разведывательной операции.

По оперативным данным, одним из активных участников происшедшего был начальник Кировабадского (ныне Гянджийского) Управления внутренних дел подполковник Бабаев. Но он, перейдя на сторону мятежников, отказывался от прибытия по вызовам в Баку. Более того, присвоив сам себе звание полковника, он назначил себя начальником гарнизона (включавшего в себя и прилегающий к Кировабаду Ханларский район) с объявлением в нем собственного «чрезвычайного положения».

После тщательной проработки деталей предстоящей операции с ответственными офицерами военной контрразведки был разработан план, учитывающий, что на мятежной территории есть два армейских «островка», находящиеся в подчинении Центра: парашютно-десантный полк ВДВ, базирующийся на военном аэродроме под Кировабадом (тот самый, батальон которого годом ранее был участником событий в Тбилиси на проспекте Руставели), и зенитно-ракетная бригада, базирующаяся на высотах в Ханларском районе.

По оперативным данным, каждую субботу Бабаев, давно друживший с практически спившимся командиром зенитно-ракетной бригады, приезжал в расположение части, где они любили попариться в бане, хорошо выпить и закусить.

Суть плана: я с Беловым прибываю вертолетом в расположение полка ВДВ, где нас встречает начальник особого отдела. На следующий день скрытно (для этого использовалась автомашина-хлебовозка‚ которая по утрам доставляла свежий хлеб в зенитно-ракетную часть, а мы должны были около 20 километров пути укрываться в кузове за лотками с хлебом) прибываем к ракетчикам, где нас встречает «особист» части, у которого мы, никому из командования бригады не представляясь, должны переночевать. Утром следующего дня, по получении информации о выезде Бабаева из Кировабада «на банные процедуры», на аэродром дается команда о вылете вертолета к зенитчикам (официальный предлог — вызов командования батальона Вильнюсского полка внутренних войск, находившегося в расположении зенитно-ракетной бригады, но контактировать с которым контрразведчики нам не рекомендовали). По прибытии Бабаева к КПП части его встречают бойцы «особиста», отсекают от сопровождающих и бегом доставляют в вертолет, находящийся с включенными двигателями на футбольном поле спортивного городка, который тут же взлетает курсом на Баку.

План был одобрен, а в последующие двое суток с точностью до мельчайших деталей выполнен. По итогам этой операции, как и всех предыдущих (включая Афганистан), да и по результатам большинства последующих совместных действий, я глубоко благодарен военным контрразведчикам за их надежность, верность данному слову, преданность делу и высочайший профессионализм.

Еще по пути в Баку, в вертолете, Бабаев признался, что с группой силовиков, перешедших на сторону Народного фронта выезжал на место обстрела машины внутренних войск, был свидетелем того, как раненых добили выстрелами из пистолета, а потом машину сожгли. Его показания были мною записаны непосредственно «в воздухе» на диктофон. По прилете в Баку на ту же площадку, куда я приземлился 19 января вместе с Д. Язовым и В. Бакатиным, мы были встречены гарнизонным военным прокурором и конвоем, которым Бабаева вместе с собранными доказательствами мы и передали. Однако, по моим сведениям, уже через несколько дней Бабаева снова видели в Кировабаде, правда, уже не при должности и заметно притихшим...

На мой доклад об этом Вадим Викторович, вздохнув, сказал: «Для нас сейчас важен не приговор, а истинное знание того, что там произошло, что наши люди погибли как герои. А этого гаденыша рано или поздно приговорят либо пуля стрелка, либо сам Аллах...»

По возвращении в Москву меня вновь поглотила работа по завершению модернизации дежурной службы. Серьезно активизировавшаяся в столице митинговая обстановка также отнимала много времени и сил для контроля за происходящим не столько с точки зрения общественного порядка, сколько в связи со все более истерическими по накалу требованиями от «инстанций» полного и своевременного доклада о повестках дня митинга, численности митингующих, лозунгах и призывах, персоналиях выступающих и содержании их выступлений...

Министр внутренних дел СССР В. В. Бакатин на заседании комитетов Верховного Совета СССР. «...Очень много времени отнимали так называемые горячие точки. Мне до сих пор больно вспоминать об этом. В мою бытность численность внутренних войск выросла в несколько раз. А их требовалось все больше. Я могу вам сказать совершенно точно: за всеми националистами, устраивавшими кровопролитие, стояло республиканское руководство. Они уже тогда готовили ликвидацию слабеющего центра. Нет, извините, не хочу об этом говорить», — такие слова прозвучали из уст В. В. Бакатина в одном из интервью

Между тем обстановка в стране в сфере межнациональных отношений и проявлений сепаратизма становилась все более и более сложной, часть из них продолжала заканчиваться немалыми жертвами. «Цепочки» ранее начавшихся конфликтов, например, изгнание армян из Баку и других территорий Азербайджана, находили продолжение в других частях нашей необъятной страны, за тысячи километров от мест первоначальных событий.

Так, 12 февраля 1990 года вспыхнули массовые беспорядки в ранее всегда спокойной и интернациональной по духу столице Таджикистана Душанбе.

Поводом явились вброшенные провокаторами слухи о том, что не очередникам — жителям Душанбе, а переселенцам-армянам будут предоставляться долгожданные квартиры в новом микрорайоне города. Как из-под земли появились командиры боевых групп, вооруженные боевики, толпы их «негодующих» пособников. Началось побоище, которое удалось пресечь только по истечении вторых суток. Группировку «силовиков» удалось нарастить быстро, но территориальная разбросанность очагов насилия первое время ослабляла эффективность их действий.

Итогом погромов и расправ явилась гибель 22 человек, 565 получили серьезные ранения. Значительную часть переселенцев-армян пришлось вновь эвакуировать В другие регионы Советского Союза, некоторые из них вынужденно эмигрировали к родным и знакомым за рубеж.

Уже никем не скрываемое ощущение распада теряющей величие страны практически каждую неделю подтверждалась все новыми сообщениями в официальных информационных источниках.

В течение марта месяца Литва и Эстония сделали окончательный выбор в пользу выхода из СССР и объявления собственного суверенитета. Попытка Центра пресечь самоуправство путем ввода танков в Вильнюс привела только к длительному противостоянию друг против друга сепаратистов и армии, что в итоге означало политический проигрыш «партии» Москвой.

Поднимали «боевой дух» сепаратистов и принимавшиеся М. Горбачевым решения о выводе советских войск из Венгрии и Чехословакии. Это прямо истолковывалось как акты победы Запада в противостоянии с «Советами», того самого Запада, куда и стремились Прибалтийские республики. Как акт государственной капитуляции многие восприняли принятие 3 апреля 1990 года закона «О порядке решения вопросов, связанных с выходом союзных республик из СССР». Рушился «единый, могучий» Советский Союз, ранее не допускавший даже проблеска мысли о выходе из него «республик свободных».

Серьезным испытанием для органов внутренних дел и внутренних войск, все более втягиваемых руководством страны в политические разборки, стали события 1 мая 1990 года в Москве, когда вслед за официально организованной, как обычно, демонстрацией трудящихся на Красной площади на эту же площадь вошли многотысячные колонны альтернативной демонстрации. Транспаранты и лозунги, звучавшие призывы и речевки были совершенно не такими, какими их хотело видеть и слышать руководство страны, не успевшее покинуть трибуну на мавзолее В. И. Ленина. Прямая трансляция телевидения с Красной площади между тем продолжалась. Это был шок, очень болезненный удар по самолюбию прежде всего самого вождя — М. Горбачева.

Его претензии к МВД СССР по поводу непринятия мер к якобы прорыву многотысячной альтернативной демонстрации на Красную площадь (о ней было заранее известно всем спецслужбам, но команды действовать они так и не получили), были определенным тревожным звонком в адрес руководства Министерства и лично В. В. Бакатина.

Избрание 29 мая на съезде Верховного Совета РСФСР Б. Н. Ельцина его председателем положило начало политическому двоевластию в Москве. Вслед за этим РСФСР, Узбекистан и Молдавия, а чуть позже Украина, Белоруссия, Туркмения и Армения приняли Декларации о своих государственных суверенитетах. Решили не отставать от них Татария и Башкирия также принявшие соответствующие Декларации.

На фоне «парада суверенитетов» на окраинах некогда великой страны продолжали полыхать вооруженные конфликты, порой разрушительной силы. И нашей задачей, несмотря на всеобщую политическую чехарду, было то, что прямо требовал закон: наведение конституционного порядка, спасение жизней людей, имущества, сохранение нормальных условий функционирования народно-хозяйственного комплекса, привлечение правонарушителей к ответственности.

В первых числах июня резко обострилась оперативная обстановка в Ошской области Киргизии, той самой, которая «полукругом» охватывала большую часть Ферганской долины. Причиной обострения явился не недостаток «перестройки, гласности и суверенизации», а переизбыток этого долгожданного «демократического чуда».

Большинство населенных пунктов, расположенных вдоль границы ставших вдруг «суверенными» Киргизии и Узбекистана, столетиями были плотно населены киргизами и узбеками, проживавшими как отдельными общинами, так и дружными соседями, многие в смешанных браках, но никогда не подозревавшими, что их вдруг разделят и введут в местах традиционного совместного проживания отличные друг от друга государственно-правовые режимы. Введение в каждой республике в качестве государственного языка, наряду с русским, только киргизского или только узбекского сразу превращало носителей другого языка в граждан «второго сорта» — при обучении в школах, профтехучилищах, техникумах и вузах, при приеме на государственную службу, назначении на руководящие должности и т. д. Распространялось это и на гражданско-правовую сферу — возможность получения земельного надела, строительство дома, покупку или продажу жилья, регистрацию сделок и многое другое.

Первыми взбунтовалась молодежь, которой была уже более года тому назад обещана нарезка на пустошах колхоза им. Ленина в Ошском пригороде земельных участков, конечно же, без разделения претендентов по национальным признакам. 4 июня именно здесь произошло первое столкновение с применением насилия, быстро переросшее в резню ножами и перестрелку. Дальше все покатилось как снежный ком.

В течение первых суток в массовом взаимоистреблении участвовали уже около 40 тысяч людей в десятках населенных пунктов от областного центра Ош до районного центра Узень, сплошной зеленой зоной тянувшихся по обеим берегам Большого Ферганского канала. Милиция очагами сдерживала наиболее яростные схватки, но несла немалые потери и сил ее было явно недостаточно. Имело место несколько случаев нападений на отделы милиции с целью захвата оружия, которые с жертвами с обеих сторон удалось отбить.

В зону событий были экстренно переброшены мобильные части внутренних войск и отряды ОМОНа. На блокирование значительной по периметру территории, охваченной беспорядками, задействовались части Советской армии.

По мере наращивания сил для укрощения бушующей массы людей постепенно удалось локализовать очаги беспорядков и «по ходу» научиться их «гасить». Основным физическим рубежом, разделяющим воюющих, стал Большой Ферганский канал, по которому потом еще несколько дней плыли растерзанные трупы людей. Только к исходу 6 июня обстановку в целом удалось нормализовать и в населенных пунктах зоны затихающих боев начал действовать комендантский час.

По данным следственной группы Генеральной прокуратуры СССР, в конфликте с киргизской стороны в городах Ош, Узген, а также в селах Ошской области погибло около 1200 человек, а с узбекской, по неофициальным данным (власти подсчет так и не производили) — почти 10 тысяч человек. Следователями было установлено около 11 тысяч эпизодов преступлений. В суды было направлено 1500 уголовных дел, к уголовной ответственности привлечено более 400 человек.

В числе самых значительных межнациональных конфликтов 1990 года в СССР стал Приднестровский конфликт в Молдавии. И здесь начало политическому, переросшему в вооруженное противостоянию положило неприятие русскоязычным — восточным промышленно-развитым берегом Днестра закона суверенизирующейся Молдавии о едином государственном (молдавском) языке, последующего курса «румынизации», а также исключение допуска двойного гражданства. Впоследствии этот конфликт превратится в самую настоящую кровопролитную гражданскую войну, которая завершилась только в 1992 году после решительных действий А. И. Лебедя, командовавшего в то время 14 общевойсковой армией, размещенной в Приднестровье, а также в связи с провозглашением независимости Приднестровской Республики.

Особенностью ноябрьских праздничных дней 1990 года было проведение 7 ноября последнего в истории СССР военного парада, а также попытка во время последующей демонстрации трудящихся совершения покушения с применением оружия непосредственно на президента СССР.

Покушавшимся был слесарь одного из Ленинградских заводов Александр Шамонов, который уже с весны 1990 года высказывал публично угрозы расправы с Горбачевым за его действия по подавлению «народных выступлений» в Тбилиси (апрель 1989 года) и Баку (январь текущего года), официально приобрел охотничье ружье, из которого сделал обрез и, ни от кого не таясь, расклеивал по городу листовки с призывом «убить Горбачева».

Ленинградские «чекисты» на этого «террориста» никак не реагировали. Накануне прибытия в Москву Шамонов послал по адресу «Москва, Кремль» письмо-ультиматум, в котором предупреждал власти о своих намерениях, но на это послание соответствующие службы безопасности также не обратили внимания.

Вклинившись в одну из колонн трудящихся на подступах к Красной площади (опять промашка системы безопасности!) и оказавшись в 47 метрах от правительственной трибуны на мавзолее В. И. Ленина, Шамонов достал из-под пальто обрез ружья и произвел два выстрела в направлении «руководителей партии и правительства». Ударом снизу по стволу обреза стоявшим в оцеплении в гражданской одежде работником милиции прицел был сбит, и пули ушли вверх, после чего Шамонова тут же скрутили подбежавшие работники КГБ.

Трансляция демонстрации с Красной площади центральным телевидением в связи с происшествием была прервана на 11 минут...

Под влиянием пережитого от покушения потрясения М. Горбачев потребовал от Верховного Совета и правительства предоставления ему чрезвычайных полномочий для поддержания конституционного порядка. Поскольку все уже давно было нормативно расписано, в порядке уступки «шефу» 27 ноября 1990 года правительством СССР были утверждены «Методические рекомендации» о порядке применения Закона СССР «О правовом порядке режима чрезвычайного положения в СССР», в соответствии с которыми президент СССР мог в крайних и неотложных случаях пользоваться исключительными (по закону) правами председателя правительства — начальника гражданской обороны страны. Но то, что функции системы гражданской обороны распространяются только на чрезвычайные ситуации природного и техногенного происхождения, президенту СССР (выпускнику юридического факультета МГУ), по-видимому, напомнить постеснялись.

Нарастающая нервозность М. Горбачева во взаимоотношениях с ближайшим партийно-государственным окружением резко контрастировала с характером выстроенных им отношений с руководителями западных стран, восхищенными демократическими достижениями «Горби» и считавшими его «милейшим человеком». В своей стране ему было некомфортно.

Есть все основания полагать, что в эти дни в «президентской голове» родилась идея внутреннего, «дворцового» переворота, с упором на более жесткие методы управления становящегося «непокорным» государством. Сначала в качестве «пробного шара» была озвучена «в своем кругу» идея о введении в правящую иерархию должности вице-президента СССР, запущена информационная «утечка» о наиболее предпочтительном кандидате на этот пост в лице Эдуарда Шеварднадзе, занимавшего пост министра иностранных дел СССР. Одновременно, с подачи «могучей кучки силовиков» в лице В. А. Крючкова, Д. Т. Язова и Г. И. Бакланова, была вброшена идея «укрепления» МВД СССР, недостаточно жесткая деятельность которого преподносилась ими (в свое собственное оправдание!) в качестве одной из причин осложнения обстановки в стране. Открыто называлась предпочтительная кандидатура на должность министра внутренних дел — Бориса Карповича Пуго, занимавшего в то время пост председателя Комитета партийного контроля при ЦК КПСС. Решение об отставке Видима Викторовича Бакатина, как он сам вспоминает, оказалось для него почти безболезненным. М. Горбачев не раз упрекал его в последнее время в либерализме, а в связи с отказом разогнать миллионную демонстрацию в Москве попытался обвинить министра в «трусости»... Так что «артподготовка» по правилам аппаратной тактики уже была проведена.

Книга Владислава Насиновского «Пять министров. Очерки, хроники, факты»

В. В. Бакатин по следам этих дней вспоминал: «Моя роль в команде президента Горбачева сыграна. Она была странной и интересной... Я — неожиданный министр внутренних дел, столь же неожиданно, но законно, снятый Горбачевым по настоянию национал-патриотов, Политбюро и КГБ».

20 декабря 1990 года Указ об отставке был подписан.

В этот же день с трибуны |\/ съезда Народных депутатов СССР Эдуард Шеварднадзе заявил о своей отставке «в знак протеста против надвигающейся диктатуры».

27 декабря 1990 года в СССР была введена должность вице-президента Советского Союза, на которую был назначен выдвиженец из профсоюзов Геннадий Янаев, — спустя девять месяцев возглавивший мятежное ГКЧП.

В тот же день подал в отставку председатель Совета Министров СССР Николай Иванович Рыжков — последний из гигантов-хозяйственников уходящей в историю великой державы — Советского Союза.

Из книги Владислава Насиновского «Пять министров. Очерки, хроники, факты»