14.05.2020

Когда это было?.. Давно. Чудовищно давно. Сейчас порой кажется, что этого и не было вовсе...

Игорь Дмитриевич Скорин

…Я проснулся от стука двери и сразу увидел за застекленной стеной комнаты черепичные крыши, зелень каштанов и березовый скос холма. Дверь отворилась, и в комнату вошли мой дяди в форме и человек в расстегнутой желтой кожанке, такие по ленд-лизу получили наши летчики, и светло-серых брюках.

Но не они и, естественно, не кожанка привлекли мое внимание. На брючном ремне висела затейливая кобура, в которой находилось неведомое оружие.

Человек с пистолетом был весел, рыжеват и светлоглаз. Он улыбнулся мне, сказал что-то и исчез.

— Дядя, кто это?

— Майор Скорин, мы вместе работаем.

Было лето сорок пятого. Первое жаркое лето. Мои родители отправили меня на каникулы к дяде, в Ригу...

Хорошевское шоссе утихает к полуночи, и тогда приходит тишина. Его дом, как старый буксир, затерялся в безликости новых многоэтажек. Хорошо, что их не видно ночью, можно смотреть в окно, не думая одинаковых панельных кубах.

В маленькой квартире тишина, и Скорин сидит на кухне, такой же маленькой, как и квартира. Здесь над столом висит книжная полка, лежат в коробке трубки, стоит банка с табаком.

Прежде чем начать работать, прежде чем его дом превратится в корабль, он заваривает чай.

Когда тебе за семьдесят, то прошлое становится ловушкой, и ты попадаешь в нее с шорохом листьев за окном, с шумом автомобильного мотора, с мелодией песни, вкусом табака.

Вот и сейчас он заварил крепкий чай, добавил в него лимонника для вкуса...

...Чтобы сделать глоток чая, нужно было сдуть пенку мошки, нападавшей в котелок. Костер горел споро, шумела тайга. Они пили чай и устраивались на ночь.

Двое задержанных лежали здесь же, со стянутыми за спиной руками. Ноги у обоих тоже были связаны. Это были двое последних из банды Жукова. Странной банды, которая появлялась ниоткуда и также таинственно исчезала.

Но каждое ее появление стоило государству десятки тысяч рублей. Но даже это было не главное. На каждом золотом прииске, в каждом старательском поселке Жуков убивал людей. Уже несколько лет шел он по тайге, оставляя за собой кровавый след.

Часть банды Скорин со своими людьми взял еще зимой, а вот этих пришлось брать в тайге со стрельбой и потерями. Из пятерых удалось зять им всего только двоих. До поселка, где их ждала машина, был еще дин многочасовой переход. Но это утром. А пока горел костер и оперативники пили крепкий чаи с лимонником, обжаривали над костром хлеб с салом и шутили... Да, тогда можно было шутить по любому поводу. Смеяться можно было в любое время. Потому что банду Жукова брали они в сороковом году, и было тогда ему, Игорю Скорину, старшему оперу Иркутского облугрозыска, всего двадцать два года.

В милицию Игорь Скорин попал по комсомольскому набору, со второго курса сельхозинститута. Видимо, из уважения к столь фундаментальному образованию — в те годы в милиции семилетка почти приравнивалась к университету, — его сразу же сделали оперуполномоченным и нацепили в петлицы «шпалы».

Именно с этого зимнего дня 1937 года и начался отчет тридцати лет, пяти месяцев и двадцати дней службы в уголовном розыске.

Скорину было всего сорок девять лет, когда его с почетом уволили из милиции. Ему улыбались, превозносили его заслуги, особенно военные. Сетовали, что раны мешают работать.

Вручили грамоту в сафьяновом переплете, подарили хорошее ружье и именные часы.

В сорок девять лет уходил в отставку полковник милиции, начальник Уголовного розыска города Фрунзе, нынешнего Бишкека, столицы Киргизии. Уходил, не дослужив отведенных по закону шести лет.

А за три года до этого дня был ограблен и зверски убит инженер Оманов. Ко дню приезда Скорина во Фрунзе преступник был найден и приговорен к высшей мере. Но вот почему-то Верховный Суд CCCP отправил дело на доследование, что бывает крайне редко, почти что никогда. И дело вновь вернулось в прокуратуру Фрунзе, вновь зашустрили по городу оперативники, исполняя план оперативно-розыскных действий, намеченных следователем, и вполне естественно, оперативная разработка по делу легла на стол начальника угрозыска города. Не надо было иметь за спиной столь долгий опыт работы, как у Скорина, чтобы определить, что дело обвиняемому просто «пришито».

И Скорин пошел в тюрьму. Невозможно воспроизвести через много лет первый разговор с человеком, ожидающим смерти. Скорин помнил только его глаза, потерявшие надежду. Они смотрели как-то иначе. Казались большими и бездонными. Потому что человек, столько месяцев ожидавший смерти, видел такое, что недоступно обыкновенным людям.

Как легко зажечь надежду в этих глазах! Но как чудовищно трудно выпустить на свободу невиновного.

Но он добился освобождения и отмены приговора. Скорин работал в милиции много лет. Он начал службу в печально известном тридцать седьмом году. Если вести счет ушедшим товарищам, то к погибшим от бандитских пуль можно приплюсовать и работников угро, умерших в ежовских и бериевских лагерях.

Да, он знал милицию. Он сам был винтиком огромного, сложного механизма, именуемого машиной законности. Он знал и другое, как эта машина порой бывает беспощадна к своим.

Итак, по одну сторону полковник Скорин и несколько оперативников, по другую — аппарат республиканского МВД, прокуратура, партийные власти.

Тогда уже в республике буйно начало расцветать все то, что позже мы легко назовем застойными явлениями. А на самом деле закончился процесс сращивания уголовной преступности с партийным и карательными аппаратами. Вот в чем и были-то главные последствия периода сталинского беззакония.

Да, они установили преступника. Но установить одно, а предъявить обвинение — совсем другое. Убийство совершил сын одного из руководителей республики. Скорина запугивали, взламывали сейф в его кабинете в поисках розыскного дела, тайно обыскивали квартиру, пытались спровоцировать взятку. В ход был пущен весь набор средств.

А потом нашли самое простое. Медицинская комиссия, старые раны и болезни, заключение врачей, и почетная отставка.

Вот как много можно вспомнить ночью, на кухне, отхлебывая из стакана чай с лимонником. Но воспоминании для Скорина не просто боль и радость. Это стало и частью его нынешней работы. В 1970 году вышла его первая книжка. С тех пор об уголовном розыске Скорин написал еще одиннадцать книг, несколько десятков рассказов, сценарий телевизионного фильма.

Ночью, когда угомонится дочка, уснет жена, он продолжает жить в тяжелых тридцатых, кровавых сороковых, мрачных пятидесятых. Как странно устроена человеческая память: проходят годы и прошлое, казавшееся нам трагическим и трудным, вспоминается совсем иначе. Уходят куда-то заботы и горести тех далеких лет, остается лишь хорошее. Это вполне естественно. Ведь мы вспоминаем молодость. Поэтому книги Игоря Скорина добры и романтизированы. Он не приукрашивал ни людей, ни время.  Он просто описал все лучшее, что сохранилось в памяти.

Память. Как много осталось в ней. Разве можно забывать тот странный вечер. Вернее, ночь.

Рига. Дом на улице Пулкведебреже. Они сидят в прокуренном кабинете. Он и начальник уголовного розыска Латвии полковник Кольнис.

Странный, тревожный, рвущийся разговор. В белесом свете лампы лицо Кольниса стало неестественно бледным, а круги у глаз почернели, словно он нарочно обвел их углем.

Тебе всего двадцать шесть лет, и ты несколько месяцев назад приехал заместителем к Кольнису, ты молод, удачлив, азартен. Может быть поэтому полковник кажется тебе стариком, а его исповедь временной слабостью.

Ты узнал уже за несколько месяцев этого человека. Уважаешь его за ум, доброту, храбрость. За честность и преданность долгу. И, глядя на мир именно так, ты стараешься забыть о том, что узнал в тридцать седьмом и позже. Только в середине пятидесятых, вспоминая эту ночь, по-настоящему поймешь весь трагизм происходящего.

А за окном уходила ночь. Кольнис выключил лампу, и утренний зыбкий свет медленно заполнил кабинет.

— Иди, Игорь, — сказал полковник.

Он подошел к Скорину, взял за плечи, посмотрел в глаза.

— Будь счастлив, Игорь, если сможешь.

Идя по коридору управления, Скорин вспоминал разговор и думал о странных словах полковника. Конечно, он сможет быть счастливым. Для этого нужно совсем немного. Люби свое дело, да служи ему хорошо Он только успел взяться за ручку двери своего кабинета, как в тишине гулко хлопнул выстрел. Полковник Кольнис застрелился. Он оставил письмо, но они, его товарищи по работе, не успели             прочитать его. В кабинете хозяйничали люди из НКГБ, появившиеся и стремительно внезапно, словно ожидавшие этого выстрела под дверью.

Через несколько дней Скорин узнал, что Кольниса вызывали НКГБ, и человек, приехавший в Латвию из Сибири, умевший бороться только с безвинными, несколько часов допрашивал полковника, нагло «шил» ему связь с буржуазными националистами.

Кольнис знал, чем кончаются такие разговоры... Скорин потом несколько раз встречал этого человека. Сутулого, с большими залысинами и с лицом, отвыкшим от дневного света. Встречал и старался не глядеть на него. Мало ли что. Ведь после полковника Кольниса начальником уголовного розыска Латвии стал майор Скорин.

Утром позвонили из Пабожей. Опять ограблен маслозавод. Значит опять надо собираться, трястись на машине по осенним дорогам. Но ничего не поделаешь — надо. Под Ригой орудует банда. Это уже пятый маслозавод.

После четырех ограблений они посадили на завод «ястребков», бойцов истребительного батальонов. Бандиты убили всех до одного. Два дня назад Скорина вызвал нарком внутренних дел республики и сказал:

— С этим, Игорь Дмитриевич, надо кончать. Что молчите?

А что он мог ответить. То, что в республике активизировалось националистическое подполье. Что лес полон бывших полицейских, немцев, оставшихся после ликвидации Курляндского котла. Что лесами Латвию переходят банды дезертиров из России. Пожалуй, никогда в Латвии не было столь сложной оперативной обстановки, как осенью сорок пятого. Нарком все это знал.

— Срок — месяц, — сказал нарком и махнул рукой.

Жест этот означал — иди. Жест этот означал и приказ бросить все и заняться бандой. И, кроме всего, в жесте этом таилась неразгаданная угроза.

Трясясь на разбитой дороге в «додже», кутаясь в потертое кожаное пальто, Скорин пытался собраться с мыслями, сопоставить что-то, проанализировать. Пытался, но не мог. Потому что слишком много свалилось на него. Непосильно много.

Потом был и разграбленный завод, и трупы людей. Совсем молодые ребята — «ястребки». Лучшие из лучших — добровольцы. И, глядя на их трупы, прошитые автоматной строчкой, Скорин наполнялся ненавистью к тем, кто сегодня на рассвете напал на маслозавод.

Через день он мог точно сказать, что действовала та же банда. Это подтвердила баллистическая экспертиза. Ясно было и другое, что во всех пяти случаях кто-то наводил. Причем умело. А главное, наводчика знали на всех пяти заводах.

Банда нападала под утро, и всегда ворота открывали изнутри. Значит, просил их открыть человек, хорошо знакомый сторожам. Скорин вызвал лейтенанта Козленкова.

— Адольф, конечно, дело нелегкое. Возьми список всех работников ограбленных маслозаводов и тех, кто на заводах часто бывает. Экспедиторов, агентов по снабжению, механиков, шоферов.

— Нужен один человек, связанный с пятью заводами, или по одному с каждого из пяти?

— Точно.

— Придется проверить человек триста-четыреста. Нужно время.

— Нет у нас времени, Адольф. — Скорин хлопнул ладонью по телефону прямой связи с наркомом. — Нет.

— Понял, — невозмутимо ответил Козленков и вышел.

Через час Скорин ехал брать крупного мошенника Ялтуса. Потом в Задвиньи, на улице Индрика, они со стрельбой, с шумом арестовали группу грабителей. Домой, в гостиницу «Москва», он приехал перед рассветом. Только улеглось, сапог еще стянуть не успел, зазвонил телефон.

На место происшествия приехали под утро. Только-только начинало светать. Под деревом горел совсем мирный костерок. У огня сидели трое в милицейской форме и двое в штатском. На дороге, рядом с милицейским «виллисом», стоял «ЗИС—5» с опущенными бортами. Ночью неизвестные остановили машину, избили шофера, привязали его и экспедитора к дереву, погрузили на подводы полторы тонны сахарного песка и скрылись.

На месте эксперты обнаружили следы обуви, идентичные следам, оставленным по дворе маслозавода.  Избитый шофер Серегин показал, что нападавших было пятеро и вооружены они были немецкими автоматами. Экспедитор от испуга ничего не помнил. Скорин решил допросить их в управлении. Но сначала он позвонил на Центральную базу кооперации, где работал экспедитор Римша. В отделе кадров его характеризовали с лучшей стороны. Но вот одно не давало покоя Скорину. Почему бандиты избили шофера и не тронули экспедитора?  Почему?

Шофер русский, а экспедитор латыш. Но бандиты — уголовники, но не националисты. Скорин вызвал машину и поехал на базу кооперации.

Часа два он листал накладные и путевые листы. Все точно. Римша часто бывал на всех пяти ограбленных маслозаводах. Допрос Римши Скорин начал неожиданно.

— Вот, — сказал он устало, — здесь список пяти маслозаводов. Мы можем доказать, что именно на ваш голос охрана открывала ворота!

— Докажите, — усмехнулся Римша. Улыбался он странно, углом рта. Даже не улыбался, а просто кривил губы.

— А что тут доказывать, вас опознает сторож маслозавода в Побожи. Он всего-навсего ранен.

— Нет, — вскочил Римша, — я сам... И осекся. Посмотрел на Скорина и тяжело опустился на стул.

— Значит, сами стреляли в него? — спросил Скорин. Римша молчал.

Потом был обыск в его квартире. Римша жил в старом городе. Маленький домик приткнулся в глубине двора. Две комнаты и кухня, Черный ход, ведущий на другую улицу. Лучше не придумаешь. Прямо как в книжках. При обыске нашли четыреста тысяч денег, золотые украшения, семь отрезов габардина, пять кожаных пальто. А самое главное, десять пистолетов и шесть автоматов. Скорин расположил засаду не только в доме, но и оцепил практически весь район.

Ближе к ночи, когда свет одиноких фонарей редкими пятнами рассыпался на темных улицах, под арку дома вползли горящие фары.

Две машины въехали во двор: «опель-адмирал» и «штеер». Распахнулись дверцы, и шесть человек вышли из машин. Вот этого никак не мог предвидеть Скорин. Он даже представить не мог, что вся банда приедет на квартиру Римши.

Скорин видел их из окна. Всех матерых, веселых, прекрасно одетых сильных. Главаря он выделил сразу. Тот был в кожаном пальто, фетровой шляпе, надвинутой на глаза, клетчатый шарф закрывал светлую рубашку.

«Главарь», как назвал его Скорин, порылся в кармане, достал ключи, пошел к двери. Скорин слышал, как щелкнул замок, как открылась входная дверь, как заскрипели ступени под тяжестью тела. Он тихо подошел к двери комнаты, прижался к стене, мысленно вместе с бандитом проделывал этот короткий путь.

Сколько шел к квартире человек в кожаном пальто? Минуту, полторы, две?  Скорину они показались вечностью. Ну вот наконец шаги смолкли у самой двери. Человек начал шуровать в замке.

Дверь распахнулась, и он шагнул в темноту квартиры.

— Стоять, — тихо сказал Скорин, уперев ему в спину ствол пистолета.

Бандит растерянно поднял руки. И только когда оперативник защелкнул ему на запястьях наручники, он закричал. И сразу же в прихожей грохнул выстрел. Скорин выскочил в прихожую, и сразу же его ослепила вспышка выстрела. Пуля прошла совсем рядом. Сыщик словно почувствовал, как опалило висок. Скорин прыгнул на стрелявшего, и они покатились по полу. Он чувствовал напряженные мышцы бандита и заламывал ему руку, ощущая постепенно, как сопротивление ослабевает.

Вспыхнул свет. Один бандит лежал у стены, из простреленного виска сочилась кровь. У двери, прижав к животу ладони и дыша тяжело и надсадно сидел оперативник.

— Возьмите этого, — скомандовал Скорин и поднялся.

Он вышел во двор. У машины стояли трое с поднятыми руками.

Так была обезврежена банда Валдомса. Потом в ходе следствия выяснилось, что главарь был не просто бандитом. Валдомса, известного в буржуазной Латвии налетчика, бежавшего в сороковом в Швецию, завербовали англичане. Год назад его выбросили в Латвию для организации подполья. Но бандит так и остался бандитом. Рацию он продал неизвестным людям, а сам сколотил бандгруппу из бывших приятелей. За ликвидацию этой банды Игоря Скорина наградили знаком «Заслуженный работник НКВД». Он был счастлив. У него ухе был орден Красной Звезды, две медали «За отвагу». Достойные боевые награды. Но получить их на войне может каждый. А вот этот рубиновый знак носят те, для кого война не окончилась 9 мая 1 945 года. Они до последних дней жизни не выходят из боя. Такой знак носили глубоко уважаемый Скориным комиссар Овчинников, полковник Татаринов, полковник Кольнис. Правда, и тот, сутулый, с залысинами, погубивший его, имел тоже знак высшей доблести оперработника. И Скорину било мучительно интересно, за что же его наградили этим высоким отличием...

...Такое было время. Я помню фотографии Ягоды, Ежова, Раппопорта, Берии с рубиновыми значками над карманами гимнастерок. Я видел Абакумова, на кителе которого переливался почетный знак. Следователь МГБ, майор Исаенка, допрашивавший меня и мою мать, тоже носил его.

Но гордился таким знаком и мой дядя, отдавший свою жизнь борьбе с бандитизмом, им гордились люди, которых я глубоко уважаю: Александр Ефимов, Иван Парфентьев, Сергей Дерковский, Алексей Кошелев, Владимир Корнеев. Многое было в нашей жизни. Было и прошло.

Но все же когда я иногда, очень редко, привинчиваю этот знак на пиджак, то всегда вспоминаю старые фотографии. Они должны предупреждать нас о мрачной силе зла...

Жизнь строителя исчисляется воздвигнутыми домами, хирург измеряет свое время операциями, летчик протяженностью воздушных трасс, а оперативник раскрытыми или «зависшими» делами. Я как-то спросил Скорина:

— Что ты делал в пятьдесят втором?

— Работал по банде Митина. Странное слово «работал». А пожалуй, наиболее верное.

Да, странный отсчет времени. Сколько же такой работы уложилось в тридцать лет, пять месяцев и двадцать дней службы в уголовном розыске? Много. Невероятно много. Это борьба с опасными бандами в Иркутске и Инте. Служба в ОББ, ГУУР НКВД в годы войны. Уголовный розыск Крыма сразу после его освобождения, потом Латвия, потом Украина.

Должность заместителя начальника УГРО Московской области, а затем самый горячий отдел МУРа.

…Но это все было. А сейчас ночь, Хорошевское шоссе, старенький дом, вкус лимонника в чае и терпкий запах табака.

В спящей квартире работает писатель Скорин. Он пишет новую книгу. Действия ее происходит в Крыму   и Латвии. Это рассказ о боевых друзьях, сражающихся в горячем военном тылу. Это будет романтическая книга о подвиге и жертвенности ради людей. Она очень нужна эта книга. Особенно сегодня. Так уж случилось,   что об успехах милиции забывают сразу, зато ошибки не прощают никогда.

Эдуард Хруцкий,

из книги «Наша служба — уголовный розыск»