12.08.2020

Наранкуш Васильевич Французов — георгиевской кавалер, донской казак калмыцкого происхождения. Герой Первой мировой войны, он остался верен присяге Государю Императору, пережил немало лишений после революции, был репрессирован. Только недавно в его отношении была восстановлена справедливость. О своем деде рассказывает Николай Манжиков.

Французов Наранкуш Васильевич родился в 1884 году в станице Великокняжеская, Сальского округа, Области Всевеликого войска Донского. К началу Первой Мировой войны Наранкуш Васильевич, согласно строевому Уставу, еще находился «в строевом разряде» (по возрасту), за плечами уже была действительная военная служба в строевых частях Всевеликого Войска Донского, 4 года.

Незадолго до Манифеста от 1 августа (по старому стилю 20 июля) 1914 г. «О вступлении в войну с Германией», объявленного Императором Российской Империи Николаем II, начали формироваться воинские подразделения, готовясь к войне. Формирование 19 донского казачьего полка, входившего в состав 4 Донской казачьей дивизии, проходило в станице Константиновская в период с 18 июля по 1 августа 1914 года. Командиром 19 донского казачьего полка был назначен войсковой старшина (подполковник) Константин Константинович Мамонтов. Каждый казак должен был прибыть на мобилизационный пункт со своей лошадью, амуницией, обмундированием и оружием. По всем направлениям были направлены конные вестовые, которые скакали по всем хуторам и станицам, разнося весть о мобилизационной летучке. Проходившие через станицы сформированные донские казачьи полки встречали и провожали старики с хоругвями и все станичные жители. В период с 7 по 15 августа 1914 года сформированные донские казачьи полки эшелонами отбывали от станции Новочеркасска к театру военных действий. В 19 донской казачий полк входили станицы Романовская, Кушмацкая, Цимлянская, Великокняжеская, Терковская, Филипповская, Баклановская, Чертковская, Нижне-Кумоярская, Иловайская, Кутейниковская, Ново-Алексеевская.

24 августа 1914 года 19 донской казачий полк уже успел отличиться, проведя успешный рейд в тыл австрийцев у местечка Фромполь (Польша), где находился большой обоз противника, охраняемый батальоном пехоты. В результате рейда были взяты в плен 14 австрийских офицеров, 3 врачей и 445 нижних чинов, а в качестве трофеев — 140 лошадей, вооружение, захвачен обоз с продуктовыми припасами и другим имуществом. В коротком бою было убито около 100 австрийских солдат, при этом полк потерял всего одного казака убитым и четырех ранеными. Эта атака вызвала панику у австрийцев, что послужило их спешному отступлению. С 5 по 14 сентября полк был переброшен с австрийского на германский фронт.

По словам младшей дочери георгиевского кавалера Ольги Нарановны Манжиковой (в девичестве Французова), Наранкуш Васильевич много рассказывал о войне, о жизни, ведь в 30-х годах прошлого столетия не было ни радио, ни телевидения, ни тем более интернета, без которого современная молодежь уже не может существовать и дня. А были вечерние, после семейного ужина, истории папы, мамы, бабушек.

«Грудь в крестах или голова в кустах»

Первый георгиевский крест IV степени Наранкуш Васильевич получил в 1915 году, на Германском фронте, когда казачий полк вошел в сабельный бой с неприятелем. В этом бою Наранкуш увидел, как упал с коня, сраженный пулей, командир полка, полковник Васильковский Олег Петрович. Пришпорив коня и доскакав до командира, который раненным лежал на земле, Наранкуш перегнулся, схватил за портупеи полковника, перетянув его на загривок своего коня, и, отбившись от наседавших немцев, смог благополучно доставить своего командира в расположение русских войск.

Второй георгиевский крест III степени, согласно сохранившимся в федеральном архиве (МО РФ) наградным документам, «Французов Наранкуш Васильевич, 19 донской казачий полк, мл. урядник, получил за то, что личной храбростью увлек за собой в атаку своих товарищей, смело бросившись вперед, в результате чего была захвачена батарея противника. За сей подвиг награжден от имени Государя Императора, Его Императорским Высочеством, Великим Князем Георгием Михайловичем Георгиевским крестом III степени (номер: 132312)».

Третий Георгиевский крест II степени (номер: 28484) Наранкуш Васильевич получил также на Германском фронте, за личный подвиг. Вначале ему по ошибке пришел Георгиевский крест III степени (номер: 94361), который потом был заменен на II степени, по Положению (из сведений федерального архива).

Справочно: Георгиевские кресты II и I степени изготавливались из чистого золота (17,5 грамм, размер 41х34 мм) Петроградским монетным двором. После 1915 года из-за недостатка золота Георгиевские кресты II и I степени стали изготавливать из 60% золота, 39.5% серебра и 0.5% меди. Георгиевские кресты IV и III степени изготавливали из чистого серебра.

Наранкуш Васильевич воевал на германском фронте до последнего, оставаясь верным присяге Государю Императору. Тогда еще никто из казаков, солдат, офицеров и генералов, воевавших на Германском фронте, не мог представить всей той трагедии, которая надвигалась на Российскую Империю, а также страшные испытания для всего российского народа,           наступившие с 1917 годом.

С революцией и последующей братоубийственной гражданской войной Россия была отброшена назад на многие десятилетия в развитии, страну захлестнуло и утопило в людской крови. По всей стране шли потоки беженцев. С Дона тянулись длинные вереницы людей, телег, запряженных лошадьми. Это шли донские казаки, с семьями покидая родные края, спасаясь от произвола большевиков. Среди них были и донские калмыки, которые пострадали, наверное, больше всех. Но впереди их поджидала страшная участь: налетевшие красные конники рубили людей, выбирая в основном калмыков, не было пощады ни женщинам, ни старикам, ни младенцам... За какой-то час было порублено сотни женщин, стариков и детей. Это было под Новороссийском. Наверное, и белогвардейские части проводили террор против большевиков, но не с таким размахом и остервенением. Пора нам всем осмыслить и понять, что в той страшной, братоубийственной войне победителей не могло быть — проиграла Россия. А все революции происходят в мире с помощью держателей банков, и Октябрьская революция 1917 года не была исключением.

Эмиграция

Наранкуш Васильевич вместе со своими однополчанами и земляками, покинув родные берега из Крыма, попал в Турцию, район Чаталджи. Народу там было много, может, несколько десятков тысяч людей, не только военные, но и семьи казаков — это были те, кто смог прорваться через огонь и сабельные коридоры большевиков. При этом многие казачьи семьи потеряли детей и других своих родных. Станичники сообщили Наранкушу, что видели его жену и детей, и что они погибли под Новороссийском.

Вскоре турки перестали привозить продукты, в лагере начался голод и паника. Местное правительство стало организовывать переправку на остров Лемнос. Наранкуш, договорившись со станичниками, собрал золотые кольца и золотые монеты и отдал за переправку в Болгарию. В Болгарии тоже никто не ждал эмигрантов-казаков. Было холодно и голодно, спали, где придется, потом станичники соорудили что-то вроде шалаша-куреня. Устраивались на любую работу, чтобы получить еду. Вскоре хозяин, у которого работал Наранкуш, предложил жениться на его дочери. Уверенный в том, что его жена погибла, Наранкуш согласился.

Через год у Наранкуша родились девочки-близнецы (в 1922 или 1923 году, точно мама не знала). Но тоска по дому, родным задонским степям, стала все больше брать за душу и комок подступал к горлу. Хотелось вновь оказаться среди бескрайней задонской степи, почувствовать запах разнотравья и полыни, увидеть ласкающий взгляд степняка, тюльпаны и ковыль.

Между тем советская власть столкнулась с нехваткой образованных кадров и специалистов для восстановления страны. В эмиграции оказалось, по разным данным, от 1,2 до 2,5 млн. человек, большинство из которых могло бы пригодиться в России. В связи с этим советское правительство пошло на реальную амнистию. 3 ноября 1921 г., в связи с четвертой годовщиной октябрьского переворота и переходом страны на «мирное строительство», был издан Декрет «Об амнистии лицам, участвовавшим в качестве рядовых солдат в белогвардейских организациях». Прощались все, кто «обманом или насильственно был втянут в борьбу против Советской власти». Белые казаки, рядовые, могли вернуться из эмиграции в Европе вместе со своими семьями. Многие станичники, один за другим, группами, стали уезжать на родину. Все они не ведали, что их ждет в уже другой, Советской России, но зов Родины заглушал страх. Наранкуш стоял на распутье: с одной стороны, у него появились на свет две дочери, была молодая жена, но вместе с тем не стихала сильная тоска по родной земле. Ночами ему снилась бескрайняя задонская степь, тихая и размеренная, довоенная и дореволюционная жизнь в родной станице, родные, станичники, и это не давало ему покоя. Он долго думал и принял решение поговорить с молодой женой, чтобы уехать с новой семьей в Россию. Но она наотрез отказалась. Против отъезда дочери, да еще и с внучками, были и ее родители. Наранкуш уехал один.

Здравствуй родная земля, но уже советская…

После возвращения на родину были проверки на участие в карательных операциях, а затем бывших белоэмигрантов ставили на учет в НКВД.  В виде на жительство ставилась пометка: «…за службу в белых армиях суду и наказанию не подлежит».

Наранкуша ждала радостная весть: жена, как оказалась, была жива! Он встретился с ней. К сожалению, сына она не уберегла в тот страшный и кровавый для донских калмыков 1920 год, под Новороссийском.

В 1927 году у Наранкуши и Дали Французовых родилась дочь, Оля, наша мама. В том же году Наранкуша вызвал председатель районного исполкома и секретарь парткома. Они предложили ему создать (вернее, возродить) племенной конезавод, поскольку до революции в Великокняжеской станице был племенной конезавод и руководил им Французов Василий, отец Наранкуша. Там же работал и сам Наранкуш.

Из истории: В 1875 году в урочище старого поселения Карачеплак приехал Великий князь Николай Николаевич Романов. Он и решил, что на этом месте будет племенной конезавод. С того времени населенный пункт стал именоваться станицей Великокняжеской и по высочайшему распоряжению станица была включена в состав казачьих станиц.

В 30-х годах прошлого столетия у Французова Нарана Васильевича (он изменил имя Наранкуш на Наран в документах) все складывалось хорошо. Руководимый им племконезавод развивался, Наран Васильевич пользовался большим уважением в районе, знали его и во многих других районах Ростовской области, так как на выставках сельского хозяйства конных скачках лошади буденовской породы, выведенные на их конезаводе, получали всегда первые или призовые места, писали о нем в газетах. Наранкуш даже дважды ездил в Англию для покупки племенных лошадей, а также продавал лошадей чистокровной породы англичанам.

Так шли годы, у Наранкуша и Дали росла дочь Оля, наша мама. Она рассказывала, что в школе учителя и директор школы к ней относились особенно внимательно, так как ремонт школы, другие хозяйственные вопросы решались с помощью Племконезавода, через Нарана Васильевича.

Наран Васильевич был легок в походке и в 50-55 лет, мог вскочить в седло уже начавшего движение скакуна, крутился вокруг шеи лошади, лихо выполнял джигитовку с рубкой лозы на скачках. Папа наш рассказывал, как мальчишки собирались по субботам у дома Французовых, на заднем дворе, туда выходил Наран Васильевич, угощал мальчишек конфетами и рассказывал всякие рассказы и сказки, а пацаны сидели с открытыми ртами и слушали интересные истории от ветерана. Бывало, он мог выпить 100 грамм, надеть китель с крестами и медалями и в «надраенных» немецких кавалерийских сапогах, выйдя на задний двор, сплясать так, что кресты тихо позванивали и сверкали на закате солнечных лучей. А молодухи, доившие коров, украдкой снизу поглядывали на кавалера-ветерана, любуясь им.

Учур

В семье Французовых воспитывался усыновленный родной племянник Учур (отец которого, родной брат Наранкуша, погиб в Первой мировой войне, на Германском фронте), 1914 года рождения. Он называл их папой и мамой. Учур после окончания школы и педучилища не пошел работать по специальности, а помогал отцу на племенном конезаводе. По рассказам мамы, на улице мальчишки, играя в скачки, оседлав прутик, спорили наперебой, кто из них будет Учуром, дело доходило до драки. Учур, как жокей, занимал все призовые места не только в районе, но и на областных скачках.

Пришло время, и Учур стал ухаживать за девушкой. Однажды он привел ее к родителям и попросил разрешения жениться. Справили свадьбу. А через год у них родился сын, Алексей. Фамилия у жены Учура была Запариванная (имя ее, к сожалению, не помню). Когда в 1939 году сыну Учура исполнился год, Учура призвали в Красную Армию. Служил он в кавалерийских частях Западного Краснознаменного военного округа, его часть располагалась в Киевской области. Когда началась война, Учур писал домой: «…Папа, мама, сестричка Олечка, мы храбро сражаемся с фашистской нечестью, бьем их, победа будет за нами!..»

Осенью 1941 года пришла весточка о том, что Французов Учур Бембетович, 1914 года рождения, пропал без вести. Конечно же, горевали. Мама наша так и не узнала, что Учур погиб не в 1941 году на Украине, а в начале февраля 1942 года, вблизи города Руза, Волоколамское направление, под Москвой.

Война

По рассказам мамы, летом 1942 года появилась немецкая авиация, которая с гулом и ревом пролетала над станицей. Потом сбросили авиабомбы, вдалеке что-то горело и дымилось — видимо, райком партии, райисполком, где располагался штаб военных. Разбомбили и конезавод. Следом за авианалетом начался артобстрел. Части Красной Армии отступали через станицу. Солдаты выглядели измотанными (видимо, без сна…), уставшими и обессиленными от голода. Среди них было много совсем молоденьких юнцов, были и пожилые солдаты. Мама наша помнит, как несколько совсем молодых солдат забежали к ним домой и попросили покушать. Пока мама собирала съестное — хлеб, сало, луковицы — солдат, стоящий рядом со столом, сгреб со стола лежащие там дрожжи и стал их есть, приговаривая, что они вкусные… Оля даже не успела сказать, что это дрожжи и их кушать нельзя… Она протянула обернутый в тяпочное полотенце сверток с хлебом и салом; солдат схватил сверток, тут же развернул полотенце, оторвал краюху хлеба, стал быстро есть, запивая принесенным молоком, и, убегая, крикнул: «спасибо!». Следом за солдатами забежал отец, Наранкуш, он сказал Оле быстро собираться, брать только самое необходимое — одежду, вещи и документы, а сам собирал какие-то бумаги. В это время забежала сноха, жена Учура, и предложила у себя в подвале спрятать вещи и ценности — так и сделали.

Из-за того, что бабушка была больна, Даля Дертеновна не могла бросить мать; осталась дома и Оля. Наранкуш уехал один с председателем районного исполкома, «за Волгу» (наверное, в Астрахань). Следом за покинувшими станицу нашими войсками и частью станичных людей сразу заехали на бронетранспортерах, танках, грузовиках и мотоциклах немцы. Было страшно. Когда немцев выбили из станицы и пришли наши, появился и отец, Наран Васильевич. Его тут же вызвали в местное НКВД и предъявили обвинение: не эвакуировал конезавод. После первого допроса его отпустили домой, он был подавлен, не спал всю ночь, переживал. На допросе он пытался объяснить, что по эвакуации конезавода не раз обращался к председателю исполкома, но тот ссылался на особое распоряжение Совнаркома Обороны, в соответствии с которым лошади были стратегическим резервом Красной Армии и нужно особое распоряжение для эвакуации, которое так и не поступило. А тут внезапный авианалет, артобстрел, конюшни и контора были разбомблены, табунщики все разбежались, кто-то погиб, а немцы, прорвав оборону наших частей, быстро захватили Пролетарское.

На следующий день Наран Васильевич пошел на допрос и оттуда уже не вернулся. Особым совещанием при НКВД он был приговорен к 10 годам лишения свободы и отправлен в Усольлаг, поселок Усть-Язьва, Чердынского района, Молотовской области (ныне Пермский край). В приговоре особого совещания уже было написано не «управляющий конезаводом», а просто — «табунщик». Наверное, руководитель по большевистским канонам не мог нести наказание. Мама рассказывала, что он написал одно письмо, буквально перед ссылкой в Сибирь, просил прислать полотенце, зеркальце, что-то еще. Но так получилось, что все ценности и вещи забрала жена Учура, а когда мама пошла к ней перед отъездом в Сибирь та разразилась бранью, не подбирая выражений, назвала калмыков предателями, изменниками и тюремщиками. Хотя сама гуляла с немецкими офицерами. Когда выселяли в Сибирь, Даля поехала в Сальск, проведать в больнице свою маму и получилось так, что 16-летнюю девочку одну отправили в Сибирь. Маму она смогла разыскать на станции Убинское только в 1954 году.

В 1991 году на имя нашей мамы (она была еще жива) пришло из Прокуратуры РСФСР письмо — справка о реабилитации Французова Нарана Васильевича. С человеком, который когда-то с честью защищал Россию (правда царскую, но все же нашу Родину), героем Первой мировой войны, обошлись так жестко, не приняв во внимание все доводы.

В 1970-х годах сын Учура Алексей нашел мамину гагашку (по-калмыцки это тетя по линии отца), она проживала в Городовиковске, Калмыкия. Звали ее Бобишь. Бобишь, участница народного ансамбля «Эрдэм», в 60-70-х годах была активной и известной женщиной в Калмыкии. Но мама, Ольга Нарановна, отказалась встречаться с племянником Алексеем — видно, очень глубокую рану нанесла Алексея мать.

Николай Манжиков