23.09.2020

Пехоте на марше зимой по дорогам Донбасса было сложно. Невероятнейшая осенняя грязь замёрзла, рытвины, колеи присыпал снег. Шагать по таким ребристым до­рогам было очень и очень тяжело физически. Ветры усиливали стужу.

Зимой выдавали тёплые рукавицы, поддёвки, ватники под шинель, ватные брю­ки, теплое нижнее бельё. На ногах — валенки и байковые портянки. Часто на фронт приходили посылки, в которых были портянки из цветной байки, платочки, вышитые с добрыми пожеланиями, печенье, конфеты. Мы были очень благодарны людям за заботу, она согревала, завязывалась переписка.

В суровые морозы проблемой была защита лица от обморожения, донбасских прони­зывающих насквозь ветров. Интенданты придумали из новых байковых портянок делать маски для лица. Вырезались отверстия для глаз и рта, край нужно было подоткнуть под ушанку. Обморожений стало меньше. На ве­тру в походе на маске от дыхания нарастал густой иней — так и шагали «седобородыми». Но беда, если иней оттает, мокрую маску опасно напялить на лицо.

Пехота щеголяла в ботинках с обмотками. Они так и норовили раз­мотаться. К сожалению, обуть пехоту в кирзу, тем более в кожаные сапо­ги, у государства не было никакой возможности. Иногда даже молодые офицеры приезжали после окончания училищ в ботинках с обмотками. Что уж го­ворить о рядовых. Летом переодевали в лёгкие гимнастёрки и галифе. Воевать было повеселее.

Немцы не были готовы к войне в условиях наших зим. Их не спасали от обморожений ни валенки из соломы, ни платки, ни одеяла, отобранные у жителей, чтобы обмотаться ими в несколько слоёв.

С гигиеной, особенно помывкой, обстояло неважно. Организовать помывку личного состава было очень и очень сложно, поэтому вшивость была высокой. За семь месяцев своей солдатской службы довелось лишь один раз наскоро вымыться в банном отряде и прожарить одежду и бельё в «вошебойке» (так именовали бойцы эту спецмашину). К счастью, благодаря санитарной службе эпидемий удалось избежать.

Нередко совершали длительные пешие переходы. На отдых останав­ливались по хатам, в которые набивались до предела. Приходилось сту­пать буквально по лежащим, чтобы найти хотя бы щёлочку. А найдёшь — сразу спать нельзя: надо, чтобы отпотело оружие, протереть и смазать. Если не удавалось заночевать в деревне, приходилось искать стога сена или какие-то постройки, чтобы как-то защититься от ветра. При длитель­ных переходах усталые солдаты, бывало, засыпали прямо на ходу, выбива­ясь из строя. Нужно было вовремя удержать, разбудить уснувшего.

В отступлении 1941-1942 годов я не помню, чтобы нам приходилось рыть траншеи. Только пытались занять рубеж обороны, как звучала команда: «Отход! Угроза окружения». Строились и шагом дальше, к новому рубежу. Мы шагали, передислоцировались намного больше, очень намного, чем находились в боевом контакте с противником. Отступать мне пришлось далеко – до хребтов Кавказа. В летнем отступле­нии 1942 года переправлялись через Дон и Кубань, перевалили через глав­ный Кавказский хребет и очутились перед Лазаревской. Сейчас это один из районов города Сочи. Отступать дальше было уже некуда: железная дорога, Лазарев­ское, Чёрное море.

Нашей дивизии весной 1942 года повезло: её в мае вывели на перефор­мирование, поэтому удалось избежать Барвенковско-Лозовского «мешка», куда в 1942 году угодило значительное число наших соединений.

Я в то время был замполитрука взвода разведки. Предложили поступить на курсы младших политруков 18-й армии, где Л. И. Брежнев был началь­ником политотдела. Курсы располагались в Краснодоне. Уже после вой­ны мы узнали о героях-комсомольцах «Молодой гвардии», действовавших в подполье этого шахтёрского города.

На курсах моя судьба сложилась довольно необычно. Отчасти это было результатом военной подготовки во время учёбы в школе. В Харькове хо­рошо действовали организации Осовиахим, в окружном Доме Крас­ной армии, при Харьковском Доме обороны работали кружки и секции по военным специальностям. Я окончил курсы военных топографов, разби­рался в топографии прилично.

На курсах младших политруков военную топографию преподавал коман­дир роты. За какие-то прегрешения его освободили от занимаемой должно­сти. Мы остались без преподавателя.

Однажды на самоподготовке я объяснял слушателям своего учебного взвода, как работать с картой. В это время зашёл комиссар курсов, послушал мои объ­яснения, а потом спросил, смог бы я вести занятия по топографии. Сказал, что в том объёме, в котором её преподавал командир роты, смогу, но нужно время для подготовки к занятиям. Меня освободили от полевых тактиче­ских занятий. Так я одновременно был и слушателем курсов, и преподавателем. В итоге при выпуске мне присвоили звание не «младший политрук», а «политрук».

Курсы при отступлении летом 1942 года выполняли боевые задачи, в частности, прикрывали при отходе штаб армии, участвовали в арьергардных боях.

Работа курсов продолжалась в составе Черноморской группы войск Закавказского фронта: Туапсинский оборонительный район – ТОР. Был в этой группе войск и Новороссийский оборонительный район – НОР.

На Кавказе из фронтовой газеты я узнал, что на левом фланге сражается моя 216-я стрелковая дивизия, которой уже командовал мой бывший коман­дир полка Вдовкин. Я подал рапорт, и состоялся перевод в родную ди­визию. Вначале меня назначили заместителем командира батареи, а вско­ре стал помощником начальника политотдела дивизии по работе среди комсомольцев и молодёжи. Это уже было в 56-й армии, когда после победы под Сталинградом началось активное наступление Закавказского фронта.

Войска с боями стали спускаться с гор. Дивизия освобождала стани­цы Холмскую, Абинскую, Крымскую. Вступила в упорные бои на Таманском полуострове.

Комсомольскую работу нашей дивизии на Тамани приезжал проверять инструктор Главного политического управления РККА Цыганков. Он остался весьма удовлетворён. Мы растили боевой комсомольский актив. Комсо­мол — шеф снайперского движения. В дивизии были окончившие курсы девушки-снайперы. Москвичка Людмила Троек, студентка Московского химико-техно­логического института, осетинка Нина Слонова, украинка Зина Иващенко. Все они вели свой снайперский счёт, начиная с дней битвы за Кавказ, успеш­но продолжали свою снайперскую охоту на Тамани в Крыму.

Пребывание инструктора ГлавПУРа в дивизии было поучительным. Он активно общался с молодежью, много рассказывал о военной Москве. Но, пожалуй, особо памятным результатом его пребывания было повальное увлечение и офицеров, и солдат, и прежде всего девушек-воинов, поэзией. Цыганков привёз с собой сборник стихотворений Константина Симонова «С тобой и без тебя». За несколько дней его пребывания его удалось переписать. Как слушали эти стихи в окопах, землянках. Мне часто приходилось их читать по записям, с листа. И я всегда был свидетелем той силы воздействия, которая оказывает на воина поэзия высокого чувства, правды, поэзия Мастера, понявшего жизнь войны, жизнь на войне.

Линия фронта установилась достаточно прочно, прорвать её не удавалось. Немцы закрепились основательно, чтобы удержать Новороссийск, не дать приблизиться к Керченскому проливу.

Летом 1943 года наши войска вели активное наступление вдоль реки Миус, заняли высоты, знакомые нам по трагической попытке атаковать их зи­мой 1941 года. Начиналось сражение за освобождение Украины. Сейчас в месте прорыва у Саур-Могилы стоит грандиозный памятник.

Нашу дивизию вывели на пополнение, погрузили в эшелоны и снова перебросили в Донбасс, но теперь — освобождать города и сёла Украины. Освобождение Донбасса проходило на подъёме, весьма успешно. Вооружение усили­лось, обновилось, активничала авиация, танковые корпуса. На реке Мо­лочной в районе Мелитополя дивизия вела очень ожесточённые бои. Там немцы ор­ганизовали сильную оборонительную линию «Вотан» вдоль реки Молочной, которая преграждала путь к Днепру, Запорожью, Крымскому перешейку. Дивизия, которой командовал к тому времени генерал-майор Малюков, упорно несколько дней атаковала этот рубеж. В прорыв 23 октября вошёл танковый корпус. Началось активное продви­жение к Запорожью вместе с танкистами, кавалерийским корпусом. Вдруг — решительный поворот на юго-восток. Дивизию отправили в направлении Крыма, мимо Перекопского перешейка, к Сивашу.

Сивашский залив — залив Азовского моря, во власти ветров. Если ветер со стороны Перекопа в сторону Азовского моря, то он помельче. Если нао­борот, то трудно форсировать залив: глубина превышает два метра. За­лив коварен в «химическом» отношении, прозван Гнилым морем. Там рас­творилось немало элементов таблицы Менделеева. Сапёры, работавшие на переправе, после войны долго лечили свои язвы.

Оказалось, что нам предстоит форсировать Сиваш. Войска срочно начали готовить подручные средства: сооружали плоты, использовали материал раз­рушенных войной подворий. Надувные лодки предназначали для миномётов.

Переправу назначили на первые числа ноября. Раз­ведку 10 корпуса вёл проводник, старик, который в 1920-е годы провёл че­рез Сиваш части армии Фрунзе, освобождавшей Крым. Перекоп, особенно Турецкий вал, — серьёзнейшее препятствие для танковых атак и для пехо­ты. Это сооружение высотой превосходит двухэтажный дом.

2-й гвардейской армии Г. Ф. Захарова так и не удалось с ходу пробить Перекопский заслон врага. Но был и стратегический замысел: форсировать Сиваш, создать плацдарм на северном Крымском берегу и в дальнейшем, при подготовке наступления нанести главный удар, выйти в тыл Перекопу на Ишуньские позиции, развивать наступление в степном Крыму на Симферополь.

В Крымской операции удар 4-го Украинского фронта был блестяще про­думан и осуществлён. Но для этого надо было завоевать плацдарм и вы­стоять. Сама переправа была делом героическим. Водная гладь превы­шала два километра, до неё метров 150-200 невиданной цепкой грязи. Температура воды — ноябрьская. Что ждёт на вражеском берегу? Выда­вали боекомплекты. Солдаты просили больше патронов, отказывались в НЗ (неприкосновенном запасе) от сухарей (размокнут!). При движении вода доходила до шеи (если не попадёшь в воронку). Важна была взаимо­выручка, локтевая связь. Помогали миномётчикам: к обмотке привязывали мины. Оружие держали над головой, пока могли.

Переправа прошла удачно, неожиданно для противника. Утром зенитчи­ки отогнали появившиеся румынские одиночные самолёты. Подразделения безостановочно двинулись вглубь Крымского северного берега. В ноябре весть об освобождении Киева придала вдохновения в борьбе за Сивашский плацдарм.

Немцы организовали слабую танковую атаку, но, к счастью, танков оказа­лось только семь, и они, испугались огня миномётов. Были отражены атаки венгерской и сло­вацкой кавалерии, румынских частей. Мы отвоевали плацдарм размером 8 на 12 километров, а потом расширили его. Сплошная линия фронта установилась постепенно. И был случай, когда отделение словаков, желающих сдаться в плен, вышла на полевую кухню хозвзвода, готовящего ночью пищу. Командир взвода младший лейтенант усадил их чистить картофель, накормил и утром передал по назначению. Противостояли нам румынские и немецкие дивизии. Со словаками и венграми больше не встречались.

10-й стрелковый кор­пус генерала К. П. Неверова полгода вёл стойкую борьбу на плацдарме. Немцы не раз пытались сбросить наши войска, но вскоре поняли всю бесполезность подобных попыток, поскольку укрепились мы основательно.

Кстати, больше нигде я не встречал такого мягкого грунта, где можно было вырыть идеальные траншеи, ходы сообщения, «лисьи норы» в откосах для укрытия и размещения стрелковых отделений. На высотах стрелки устрои­лись очень «уютно». Сложнее было в межозёрных дефиле: окопы, траншеи были сырыми, просоленными. Атакой на Тархан дивизия улучшила позиции.

Снабжение поначалу шло вручную: сапёры на себе перетаскивали прови­ант, снаряды, а на плотах и понтонах переправляли орудия. Потом постро­или наплавной мост к острову и далее фашинную переправу уже на Крымский берег. Затем соорудили мост на сваях. Снабжение Сивашского плацдарма было бесперебойным, но дня не проходило без налётов немецкой и румынской авиации, после чего предстояло срочно восстанавливать переправу.

Зенитно-артиллерийское и авиационное прикрытие переправы усилили. Но особенно пехота оценила работу наших героических летчиц, наносящих регулярно меткие удары ночных бомбардировщиков по дотам, дзотам. Уж очень точными они были.

В одной из разведок боем погиб молодой парнишка, недавно мобили­зованный воин из одной из деревенек побережья. Его звали Иван Зюсь, он был пулемётчиком. Разведка не выполнила задачи, вынуждена была залечь под массированным огнем, получила приказ на отход. Зюсь с ручным пулемётом прикрывал отход, но был тяжело ранен, остался с пулемётом у не­мецких проволочных заграждений. Его сочли убитым, поскольку он не подавал признаков жизни. Когда немцы попытались взять его в плен, Иван противотанковой гранатой взорвал себя и вра­жеских солдат. Ему посмертно было присвоено звание Героя Советского Союза. Первый Герой в дивизии.

Запомнился до деталей интереснейший эпизод крымского периода, связанный с нашими девушками-снайперами. В один из февральских дней я был вызван в землянку командира дивизии генерал-майора Малюкова. Там находился и начальник политотдела полковник Володарский. Оказывается, по распоряжению ГлавПУРа должен прибыть из Москвы кино-корреспондент для съемок хроникального фильма о наших снайперах Людмиле Троск, Нине Слоновой и Зине Иващенко. Фильм должен быть подготовлен к демонстрации на экранах страны к 8 марта 1943 года. Об этом шла речь в телеграмме начальника Политуправления фронта. Мне было поручено обеспечить организацию этих съёмок: ведь комсомол был шефом снайперского движения.

Обсудили возможные места съёмок. Генерал не рекомендовал создавать суеты на передовой, лучше показать учебную полосу предполья недалеко от КП дивизии, где отрабатывали сапёры свои боевые задачи, приобщали молодых бойцов.

Через два-три дня начальник политотдела сообщил, что киношник прилетает на У-2 завтра, надо вызывать и устраивать снайперов. Гостя встретят на «Виллисе» генерала – единственной машине в дивизии на плацдарме.

Вызвал, разместил девушек сказал, чем придётся заниматься. Сразу они стали прихорашиваться.

Прибыл корреспондент с простецкой съёмочной камерой, запасом плёнки. Симпатичный осетин обрадовался, что среди его персонажей осетинка — Нина Слонова. Видимо, сразу затаил какую-то творческую находку.

Побывали у генерала. Он пожелал успеха. Полигон с траншеями, проволочными заграждениями вполне режиссёра устроил. Очень понравился средних лет прикомандированный к съёмочному процессу сапёр, с пышными рыжеватыми усами. Дзгоев (или Дзигоев – так запомнилась фамилия гостя) попросил его примерить немецкую каску. Что-то режиссёрское замышлялось.

Погода хорошая, сухая. Завтра — съёмки. И вдруг — к вечеру повалил густой снег. Крайне редкое явление в тех краях, даже в феврале. Ужас. Съёмки под угрозой срыва, в экипировке наших снайперов нет белых халатов. Маскируются они всяким сухим бурьяном. В ушанке и серой шинели на снегу не поохотишься.

Что делать? От имени генерала звоню в передовой пункт медсанбата на нашем берегу. Приказание: за ночь сшить и доставить к утру три подобия снайперских маскхалатов из белых простыней. Всё исполнено, снайпера любуются друг другом.

Охоту режиссёр организовал мастерски. Снайпера разместились и замаскировались в выбранных ячейках в разных сторонах полигона. По команде они метко стреляли холостыми в любую сторону. Главная роль выпала сапёру в немецкой каске. Его задача была периодически приподниматься и после выстрела (в любом направлении) исчезать по команде оператора «Падай!». Сапёр долго отказывался, отплёвывался от роли. Но режиссёр клялся, что никто не увидит ни его лица, ни пышных усов. Уговаривать он умел.

Охота снайперов успешно завершилась. Они дружно вернулись в свою землянку. Её «крышу» пришлось разобрать, чтобы обеспечить достаточное освещение последующих эпизодов, которые уже были «срежиссированы».

Прежде всего, о некоторых семейных осетинских традициях. Молодые девушки вяжут красивый с национальными узорами шерстяной носок, сюда водружаются колечки, серьги, различные памятные девичьему сердцу предметы. У Нины Слоновой был такой носок. Решили во фронтовой обстановке он отлично будет выполнять новую роль. Выгрузили небогатую начинку и решили, что здесь будет хранилище их боевого снайперского счёта. Каждый убитый враг — это помещённая стрелянная гильза в этом пёстром чулке. Пополнили счёт сегодняшними результатами охоты. Живо обсуждали прошедшее утро.

Приближалась заключительная стадия съёмок. До этого режиссёр в конце концов уговорил генерала принять активное участие в завершающем эпизоде киноленты: награждении отличившихся. Девушки были уже награждены. Правда, несколько ранее. Предлагалось поместить их награды снова в красные коробочки, и генерал вновь вручит их, поздравит с наградой.

Девочки подготовились. К их землянке по снегу двинулась группа во главе с генералом, следом – помначштаба по учёту Малинский, замыкал шествие адъютант комдива, который нёс красные коробочки. Камера запечатлевала все детали.

Снайпера коротко доложили об успешной охоте. Генерал в свою очередь тепло поздравил с наградой, пожелал успехов. Оператор сверху снимал, подбадривая, энергично вращал рукоятку камеры. Просил генерала ещё и ещё говорить.

— А что ещё говорить? — поинтересовался генерал.

— Всё, что хотите, оживлённо с шуткой. Фильм незвуковой, будут только титры.

Упоминание о титрах взбодрило разговор. Да и вся эта съёмочная напряжённость начинала надоедать.

Генерал, видимо, решил завершать съёмку.

— Давай, быстрей крути, Гаврила. А то, как налетит, как даст и куда ноженьки, куда попонька!»

«Хорошо, товарищ генерал. Давайте ещё один дубль». От дубля генерал решительно отказался.

А налетали, действительно, часто. И, беседуя с новым пополнением, говоря о необходимости уметь быстро и поглубже окапываться, он частенько поминал ноженьки и другую часть тела, правда называл её не с глухой, а с жужжащей буквы. Образность воспринималась убедительнее. Да и звучало тепло, ласково, чуть ли не по-семейному.

Генерал был кавалеристом, назначение в пехоту воспринял болезненно, но дивизию полюбил. Она умела воевать, неслучайно стала не только Сивашской, но и Краснознамённой, орденов Суворова и Кутузова, штурмовала форты Кёнигсберга весьма успешно.

О судьбе хроникального фильма нам не известно, хотя режиссёр обещал копию прислать. Но, читая за 8 или 9 марта «Известия» я с радостью увидел небольшой вертикально расположенный снимок, с подпись что это девушки-снайпера 4-го Украинского фронта выдвигаются на снайперскую охоту. Это был явно кадр из той сивашской ленты.

Людмила Троск вскоре была убита случайным попаданием снаряда в её ячейку. Вечная ей память. Зина Иващенко ранена. О судьбе Нины Слоновой не знаю.

К апрелю 1944 года плацдарм был предельно насыщен артиллерией, танковыми под­разделениями. Среди гвардейских миномётов были не толь­ко «катюши», но и тяжёлые реактивные снаряды. Линии укладки снарядов на пусковые рамы соответствовали конфигурации линий обороны врага.

8 апреля грянул гром Крымского освобождения. Такой мощной артилле­рийской, авиационной и танковой подготовки, поддержки и сопровождения пехоты мне ещё видеть не приходилось. Она проходила по всем канонам фронтового искусства. Это был высочайший уровень оперативного и тактического мастерства. 2,5 часа арт- и авиационной подготовки. Атака удалась. Были смяты полосы немецкой обороны, нанесён удар в тыл вражеской обороны Перекопского перешейка. На второй день началось преследование бежавшего врага. Завершила дивизия преследование освобождением Симферополя через пять дней после прорыва.

Здесь дивизию пополнили свежими силами. Некоторое время несли комендантскую службу, а после выдвинулись непосредственно к севастопольским рубе­жам, к Сапун-горе.

Сапун-гора — это мощный щит Севастополя, сильнейшее немецкое укрепление, дополнившее и наши оборонительные сооружения времён героической обороны города 1941-1942 годов.

Нам предстояло штурмовать вершину Сапун-горы. Штурм был организо­ван образцово. В мае Сапун-гора местами была покрыта цветущими маками и тюльпанами с чёрными следами разрывов мин и снарядов. Дивизия находилась во втором эшелоне и 5 мая вступила в бой. Удалось штурмом перевалить хребет Сапун-горы, перед нами предстал израненный, разрушенный Севасто­поль. Город освободили и очистили от яростного сопротивления к вечеру 9 мая 1944 года. Прозвучал стихийный, самовольный стрелково-ракетный салют.

Немцы отступили на мыс Херсонес. Там сгрудились остатки вражеских войск. Это была кишащая масса людей, техники, машин. У основания мыса чуть ли не колесом к колесу выстроились артиллерийские системы, «катюши», и в час атаки «Ч» раздался мощный залп. Сразу вырос лес рук сдавше­гося врага. До этого можно было в бинокль увидеть, как к местам погруз­ки подходили баржи, грузились немецкие солдаты, надеясь на спасение. Стоило баржам отойти от берега, как атака наших «илов» делала своё дело. Желающих грузиться больше не находилось. Немцы сдались: 21 тысяча пленных. Наша дивизия взя­ла пленных больше, чем в те дни насчитывал её списочный состав, немало машин, мотоциклов. Освобождение Крыма завершилось 12 мая. Понадобилось 35 дней.

Нас отвели под Бахчисарай на пополнение. Вскоре эшелоны везли дивизию на север. В пути узнали, что союзники всё-таки поняли, что пора уже открывать второй фронт, иначе могут опоздать. Высадились во Франции.

Дивизия участвовала в на­чальной стадии Белорусской операции, затем вела наступление в Прибал­тике — Литве и Латвии.

За годы войны мне пришлось повоевать на восьми фронтах: Юго-За­падном, Южном, Северо-Кавказском, Закавказском, 3-м и 4-м Украинском, 3-м Белорусском и 1-м Прибалтийском.

Зиму я видел лишь в первый год войны. Потом воевал на Кавказе, где местная зима была слякотной осенью. Там было тяжело с продоволь­ствием, с фуражом для лошадей.

На Тамани я впервые увидел масштабные авиационные бои. Там сра­жались и А. И. Покрышкин, и братья Глинки, Герои Советского Союза. И по рации можно было часто слышать: «Ахтунг! Ахтунг! В воздухе Покрыш­кин! В воздухе Глинка». Немцы узнавали наших асов по «почерку» воз­душного боя. Я видел, как систематически вылетали группы по 16 наших истребителей, одерживали победы в схватках. Тогда же видел блестящую работу наших «илов», не зря заслуживших название «летающих танков». Они буквально утюжили оборону немцев, поддерживая пехоту.

В ходе войны ощущался решительный поворот после Сталинграда. Я ощутил себя в рядах той же Красной Армии, но преобразовавшейся, армии наступательной. В дивизии обновилось вооружение, новые артиллерийские системы, автоматы, новый автопарк: «Шевроле», «Студебекеры», «Доджи», «Виллисы». Обогатился боевой наступательный опыт. Это был решительный поворот на запад, к Победе.

Белорусская операция развивалась своим ходом, а наша задача была — добивать мощную Курляндскую группировку немцев. Отступать ей было некуда, а эвакуировать столь мощную группировку Гитлер не соби­рался. Шли тяжёлые танковые бои под Шауляем, затем за освобождение Елгавы и Риги.

Моя фронтовая судьба завершилась в той же Прибалтике, когда я получил третье ранение. Если первые два оказались лёгкими, то последнее было весьма тяжёлым.

В октябре 1944 года дивизия после Литвы вела успешное наступле­ние в Латвии. Сопротивление врага не ослабевало, в наших ротах оста­валось два-три десятка человек. Но продвигались медленно, но верно, хорошо под­держивали танки, авиация и артиллерия. Мы вели бои в районе Бауски (Латвия). Я был направлен начальником политотдела представителем в один из батальонов, надо было вручить комсомольские билеты. У меня в полевой сумке, в нарушение всех инструкций, лежали бланки билетов ВЛКСМ.

Батальон продвигался вперёд. Артиллерия начала менять по­зиции вслед за пехотой. Но раздались взрывы, на дороге оказались мины. В тылу батальона обнаружился немецкий отряд. Создалась опасная ситуация для наступавших. Я договорился с командованием батальона, для атаки собрали группу из нескольких десятков бойцов, кото­рые находились на КП (командном пункте) батальона. У меня с собой был трофейный «вальтер», полевая сумка с документами.

К счастью, на КП прибыл мой хороший приятель, заместитель командира противотанкового артдивизиона. У него было три ствола 57-миллиметровых пушек, достаточно снарядов, договорились о поддержке контратаки. Из перелеска уже показалась шеренга немцев. Мы контратаковали фланги двумя группа­ми. В промежуток вели интенсивный огонь пушки. Часть немцев  залегла.

Я двигался вдоль канавы, стрелял, израсходовал патроны. Внезапно пере­до мной поднялся немецкий офицер. Я изо всех сил ударил немца пистоле­том по голове, он упал. За его спиной оказался солдат с автоматом и прозвучала очередь. Пистолет и сумка выпали из рук, я кувыркнулся в канаву. Наш атакующий солдат, который шёл позади меня, убил автоматчика, спустился ко мне. Я попро­сил перевязать кисти рук, достать мою сумку и пистолет. Солдат заметил кровь на моём бедре, прикрыл рану перевязочными пакетами. Атаку воз­главил старшина. Немцы сдались. Оказалось, больше 70 пленных. Старшина погиб.

Меня погрузили на санитарную телегу и привезли на КП дивизии. Военфельдшер подбинтовал раны. Я попрощался с сослуживцами и был от­правлен в медсанбат. Там меня прооперировал наш замечательный хирург Гринберг. Он почистил рану на бедре, сказал, что кость не задета. Впослед­ствии это подтвердил рентгеновский снимок. Пули вошли в переднюю часть бедра и вышли в мягких тканях. Всё-таки очень повезло: ни одна из пуль не попала в живот. Кисти обеих рук были прострелены, наложили лангеты. Корми­ли и поили меня долго госпитальные сестрицы.

Санитарным поездом-летучкой направили в фронтовой госпиталь в Даугавпилс, где месяца три лечили, а потом отправили в глубокий тыл, в Тамбов. Усло­вия там были не фронтовые, но врачи тоже оказались прекрасными. Однажды зачистку раны на бедре производил доктор наук, профессор, автор труда по гнойной хирургии, не только врач, но и архиепископ — Лука (Войно-Ясенецкий). Хирургом он был великолепным и часто проводил операции в госпиталях Тамбова, иконку ставил на видное место, облачался в халат и священнодействовал хирургическим оружием.

Я пошёл на поправку. В госпитале отметил День Победы. 11 мая 1945 года был выписан, получив два месяца отпуска на поправку, после чего должен был явиться в военкомат на освидетель­ствование.

Отправился в родной Харьков. Оказалось, что в нашей квартире жили другие люди. Занять её я смог бы только с санкции прокурора. Это требовало времени.

Встретился со старыми знакомыми: семьёй Зелениных. Когда в начале войны детские дома эвакуировали в Среднюю Азию, Яков Иванович был начальником эшелона, взял в эвакуацию свою семью и мою маму. Я очень поздно уз­нал, что они обосновались в Чимкенте. Мама умерла в декабре 1941 года: у неё от­крылся туберкулёз. Отчим после её смерти ушёл в армию, был замполитом батальона. С боями дошёл почти до стен своей харьковской колонии, видел уже колокольню Куряжского монастыря. Но был убит.

Дочь Зеленина, мою будущую жену, я знал совсем малышкой. В семье ходила легенда о том, что М. Горький держал её на руках при посещении колонии. Я женился в 1946 году. Жена училась на филологическом факуль­тете Харьковского госуниверситета имени М. Горького. Мы прожили вместе больше 60 лет, вырастили сына и внучку.

В Харькове я случайно встретил подполковника Цыганкова. Он из комсомольского отдела ГлавПУРа, приезжал на Тамани в нашу дивизию. Он меня узнал, спросил, где служу. Ответил, что восстанавливаюсь после ранения. Он пред­ложил ехать с ним в комсомольский отдел политуправления Харьковско­го военного округа. Начальник отдела Иван Петрович Бурмистров сказал, что есть должность инструктора, и предложил мне её занять. Так продол­жилась моя военная служба. Со временем я стал старшим инструктором в этом же отделе.

Вскоре округ упразднили. В Харькове у меня была семья, квартира, мне не хотелось переводиться к новому месту службы в Архангельск. Я опрометчиво уволил­ся в запас, получив инвалидность, поступил в Харьковский электротехни­ческий институт. Через некоторое время стало ясно, что материальное положение семьи не позволит мне продолжить учёбу, а жене — закончить университет.

Мне предложили должность в структуре МВД, и я с радостью принял это предложение. Работал в учебных заведениях МВД. В Москве в 1950 году был назначен помощником начальника политотдела Управления военно­учебных заведений МВД СССР.

Затем с золотой медалью окончил юридический факультет Военно-­политической академии, был Сталинским стипендиатом. После окончания академии работал в Высшей школе МВД СССР. Последняя должность — начальник научно-исследовательского и редакционно-издательского отде­ла Высшей школы. Впоследствии она стала Академией МВД СССР.

Вскоре после назначения министром Н.И. Щелоков посетил Высшую школу МВД, познакомился с руководящим составом, изданиями школы и вкратце обрисовал принципиальные направления намечаемой реформы.

В 1967 году министр Н.А. Щелоков назначил меня главным редактором журнала МВД СССР «Советская милиция».